Гонители

— Могли бы, но не пожелали? Ты это хотел сказать? — Тэмуджин положил на колени подрагивающие руки, начал пригибать пальцы — раз, два, три…

— Я не о том, — возразил Эльхутур, но так, словно хотел подтвердить: правильно, это и хотел сказать.

— И я не о том, — едва сдерживая раздражение, сказал Тэмуджин. Пусть нойоны ставят над собой кого угодно! — Ему противно было хитрить, но что делать? — Суть не в том, что им захотелось иметь своего гурхана. И не в том, что гурханом стал мой анда Джамуха. — Конечно, для него имело значение — огромное! — и то, и другое. — Суть в том, что под тугом анды Джамухи наши зложелатели идут на нас. Ты это, Эльхутур, понять не в силах.

— Может быть, идут, а может быть, и нет, — сказал Нилха-Сангун. Почему мы должны верить какому-то перебежчику?

— Другому перебежчику ты почему-то поверил сразу. Меня это до сих пор удивляет.

— Не часто ли напоминаешь о прошлом? — спросил Ван-хан.

Слушая спор, хан шевелил блеклыми старческими губами, будто повторял слова говорившего или творил молитву, и было видно, что речи нойонов и Тэмуджина ему одинаково не по душе, что он смятенно ищет что-то одному ему известное и никак не может найти. Почтительно, но с обидой в голосе Тэмуджин сказал Ван-хану:

— Я не хочу быть похожим на человека, который каждый день у порога своей юрты спотыкается об один и тот же камень. Еще не зажили старые ссадины, а мы можем получить новые или поломать ноги. Как же мне не напоминать о прошлом, хан-отец? Камень лежит у порога. Его надо или убрать или поставить юрту в другом месте.

Ван-хан провел ладонью по задумчивому, печальному лицу.

— Устал я. Сколько можно! Даже железо, если его сгибать и разгибать в одном месте, ломается… Все чего-то хотят от меня, чего-то требуют…

— Хан-отец, я ничего от тебя не хочу, тем более не требую. Как бы я посмел! Все, что у меня есть, я получил с твоей помощью. Мое сердце переполнено сыновней благодарностью… Хан-отец, я только хотел предупредить тебя. А уж ты поступай по своему разумению. Я, конечно, буду защищать свой улус. Возможно, даже скорее всего, погибну. И, умирая, буду жалеть об одном — уже не смогу никогда, ничем помочь моему хану-отцу, отплатить за его великую доброту.

Его слова растрогали старого хана.

— Зачем так говоришь? Могу ли оставить тебя одного в это трудное время! Судьба нас связала навеки. Но Джамуха…

— Хан-отец, Джамухой правят злые люди!

Конечно, думал Тэмуджин совсем иначе. Он знал, сколько усилий прилагал анда Джамуха, чтобы натравить на него нойонов разных племен, правда, не предполагал, что ему удастся что-либо сделать. Джамуха — враг ловкий, умный, неутомимый. Но говорить об этом хану преждевременно. Не поверит.

— Злые люди… — Ван-хан помолчал, разглядывая свои руки со взбухшими синими жилами. — Нойоны… — Он поднял голову, и взгляд его стал строгим.

— Мы двинемся навстречу Джамухе. Но, я думаю, до сражения дело не дойдет.

Сам поговорю с ним.

Тэмуджину было пока достаточно и этого. В походе он умело взял управление войском в свои руки, благо что Ван-хан не желал утруждать себя мелкими заботами, а Нилха-Сангуна Тэмуджин сумел спровадить с дозорными.

Все войско, покорное его воле, стремительно двигалось на восток. И там, где прошли всадники, оставалась полоса помятой спутанной травы, будто ее градом побило. Запах горячей пыли и горькой полыни смешивался с кислым запахом лошадиного пота. Тэмуджин не давал отдыха ни людям, ни коням.

Короткий привал в полдень, остальное время от утренней до вечерней зари в пути. Он очень спешил. Надо было упредить Джамуху, не дать ему возможности собрать все силы, свести их в одно целое, подготовить к битве.

Этот поход был в тягость Ван-хану. Задумчивый, невеселый, в черном халате и черной войлочной шапке похожий на старого ворона, сидел он в широком, покойном седле, опустив поводья на луку, поверх голов воинов, поверх коней и боевых тугов смотрел на голубые сопки, плывущие в мареве, как караван льдин по весенней реке. О чем он думал? Что видел за голубыми далями? Хан, видимо, всерьез верит, что может примирить его и Джамуху.

Возможно, Джамуха даже и согласится на примирение. А что будет потом? Кто сможет спокойно спать в юрте, зная, что в ней ползает змея? Даже переговоры затевать с Джамухой никак нельзя. Такие переговоры все равно что удар ножа по натянутой тетиве лука.

На дню несколько раз Тэмуджин подъезжал к Ван-хану, на ночевках спал в его юрте — ограждал старика от соприкосновения с нойонами и Нилха-Сангуном, был с ним по-сыновьи ласков и почтителен. Такое обхождение, видел, было по сердцу хану, он оттаивал, становился разговорчивым, начинал вспоминать трудные годы своего детства, отрочества.

— Ты все время благодаришь меня, — говорил он. — Кто падал сам, тот всегда поможет встать другим. А когда помог и человек окреп, набрался сил на твоих глазах, становится он близок твоему сердцу. Вот ты… И Джамуха!

Оба вы мои сыновья…