Субэдэй-багатур поднял воинов задолго до рассвета. Скрыто, по лощинам, подвел их к стану меркитов. На заре ударили барабаны… Воины в трех местах прорвались сквозь заграждения. К восходу солнца все было кончено. В живых остались только женщины, дети, подростки и не больше двух-трех сотен взрослых воинов. Их заставили собрать на телеги все добро, запрячь волов и идти обратно. Среди пленных оказался младший сын Тохто-беки. Его подвели к Джучи и Субэдэй-багатуру со связанными за спиной руками. С глубокой царапины на лбу тонкой струйкой сбегала кровь, заливая правый глаз.
— Где твои старшие братья? — спросил Субэдэй-багатур.
— Мои братья счастливее меня. Они погибли в сражении.
— Есть ли кто еще из рода твоего отца в живых?
— Все там…
— Развяжите ему руки, — приказал Джучи. — Субэдэй-багатур, я хочу с ним поговорить…
Что-то буркнув, Субэдэй-багатур поехал к обозу, уходящему от места битвы со скрипом телег и плачем женщин. Сын Тохто-беки полой халата стер с лица кровь, пальцами потрогал царапину.
— Больно? — спросил Джучи.
Тот глянул на него с таким удивлением, будто услышал из уст злого духа святую молитву. Джучи велел подать ему коня и, когда немного отъехали, сказал:
— Ты, видно, думаешь, мы не люди.
— Какие же вы люди! — Сын Тохто-беки скосоротился, ожесточенно плюнул на траву. — Погубили весь наш народ.
— А вы никого не губили? Спроси моего друга Судуя, кто лишил жизни его бабушку, кто мучил в плену его мать? И мою мать тоже… Люди твоего отца.
— Что говорить о моем отце? Его давно нет. Нет и моих братьев. Скоро и я уйду к ним. О чем нам с тобой говорить, нойон?
— Это Джучи, сын Чингисхана, — сказал Судуй.
— Все равно. У вас впереди жизнь, у меня — смерть.
Ни зависти, ни упрека не было в его словах, не было и отрешенности, а было ясное, беспощадное понимание своей судьбы. У Судуя заболело сердце от жалости к нему.
— Э-э, тебя никто убивать не собирается! — сказал и сам не поверил своим словам. — Правда, Джучи?
Джучи не отозвался. Он смотрел на сына Тохто-беки задумчиво-озабоченно. Спросил:
— Почему вы не ушли куда-нибудь раньше?
— Мы выросли на Селенге. Она нам снилась во сне. Хотели возвратиться.
Думали, что-нибудь переменится.
— Почему вечером не попросили пощады? — в голосе Джучи прозвучала горечь.
Сын Тохто-беки повернулся к нему резко и круто, долго смотрел в лицо, наконец сказал:
— Как бы ни просил загнанный заяц пощады у лисы, она его съест. Прислушался к печальному скрипу колес и плачу женщин. — Разве вы нас могли пощадить?
— Я бы вас пощадил… Как твое имя?
— Хултуган. Хултуган-мэрген.
— Значит, ты очень хорошо стреляешь из лука?
— Я стрелял лучше всех.
Джучи недоверчиво улыбнулся. У Хултугана сузились глаза.
— Я говорю правду! — с внезапной злобой сказал он. — В твою голову я попал бы с расстояния в двести алданов.
— Хочешь попробовать? — с веселым вызовом спросил Джучи.
— Давай лук и стрелы и становись. Но ты не станешь!
Отстегнув колчан и саадак, Джучи подал Хултугану.
— Поедем, мэрген.
Поскакали в сторону. Судуй испуганно оглядывался и молил небо, чтобы их увидел Субэдэй-багатур и остановил, запретил глупую, опасную забаву. Но всадники шагом двигались за обозом, Субэдэй-багатура не было видно. Что делать? Закричать? Этим криком он оскорбит Джучи. Рубануть Хултугана по шее, пока не поднял лук? Джучи не простит убийства…
— Ну, где я должен стать? — спросил Джучи у Хултугана.
— Вон там, у кустика харганы.
— Джучи! — предостерегающе крикнул Судуй.
Но он хлестнул коня, галопом взлетел на увал, соскочил с седла, стал лицом к ним. На голове белела войлочная шапка, жарко вспыхивала золотая застежка пояса, с правой руки свисала еле заметная с такого расстояния плеть. Хултуган тоже спешился, опробовал лук, подергав тетиву, примял жухлую траву подошвами гутул, утвердил ноги. Судуй вынул меч, пригрозил:
— Попадешь в Джучи — убью! Не успеет он упасть на землю, твоя голова скатится с плеч!
Вспотели ладони, и рукоятка меча стала скользкой. Хултуган насмешливо глянул на него, однако ничего не сказал. Судуй думал, что, если Джучи погибнет, ему придется убить не только Хултугана, но и самого себя… А меркит не спешил. То натягивал лук, и тогда жесткий прищур морщил кожу в углах глаз, то опускал, тренькал пальцами по тетиве, казалось, чего-то выжидал. Джучи стоял не двигаясь. Его конь пощипывал траву, тянул из рук повод.
Вдруг Хултуган резко вскинул лук. Звонко тенькнула тетива. Стрела сорвала с головы Джучи шапку. Он подхватил ее, взлетел в седло, подскакал к ним. Лицо его было бледным, но в глазах сияла, плескалась радость жизни.
Он засмеялся, показал пробитую шапку.
— Чуть было не срезал одну из моих косичек! Неплохо. Но мы с Судуем, думаю, стреляем не хуже.
Хултуган натянул лук, пустил стрелу в небо, тут же приложил к тетиве вторую и, когда первая стала падать вниз, перешиб ее надвое. То же самое повторил еще раз, молча вложил лук в саадак, подал онемевшему от изумления Джучи, сел на коня.
— Почему ты… не убил меня? Ты промахнулся намеренно!