Голый завтрак

На самолетах, автомобилях, лошадях, верблюдах, слонах, тракторах, велосипедах и паровых катках, пешком, на лыжах, санях, костылях и детских пружинных ходулях туристы штурмуют границы, с непреклонной решимостью требуя предоставить им убежище ввиду «невыносимых условий существования в Свободии». Торговая Палата прилагает тщетные усилия к тому, чтобы остановить это паническое бегство: «Просьба соблюдать спокойствие. Из этого сумасшедшего места сбежало всего несколько сумасшедших».

ХОСЕЛИТО

И Хоселито, который писал плохие стихи, проникнутые классовым сознанием, начал кашлять. Немецкий доктор произвел беглый осмотр, касаясь ребер Хоселито длинными изящными пальцами. Доктор был также концертирующим скрипачом, математиком, мастером шахмат и доктором международного права с лицензией на практику в туалетах Гааги. Доктор бросил тяжелый отрешенный взгляд на смуглую грудь Хоселито. Он посмотрел на Карла, улыбнулся – один образованный человек улыбается другому – и вскинул бровь, как бы говоря:

«Also, при таком безмозглом хаме слов лучше не употреблять, не так ли? А не то он обосрется от страха. Кох и харкота – думаю, оба слова мерзкие».

Вслух он сказал:

– Это катарро де лос пульмонес.

Карл разговаривал с доктором возле дома, под крышей узкой аркады, ему на брюки попадали с улицы брызги дождя, он думал о том, скольким людям доктор это уже говорил, думал и о лестницах, верандах, газонах, аллеях, коридорах и улицах всего мира, отражавшихся в глазах доктора… старомодные немецкие альковы, больничные судна в штабелях до потолка, вкрадчивый зловещий запах уремии, проникающий из-под двери, пригородные лужайки со звуками дождевальных установок, тихая ночь в джунглях под бесшумными крыльями малярийных комаров. (Примечание: это не риторическая фигура; малярийные комары действительно бесшумны.) Обильно устланная коврами, благопристойная частная лечебница в Кенсингтоне: жесткое кресло, обитое парчой, и чашка чая, современная шведская гостиная с водяными гиацинтами в желтой вазе, за окном – зеленовато-синее северное небо и плывущие облака, на стене – плохие акварели умирающего студента-медика.

– Думаю, шнапс, фрау Ундершнитт. – Доктор говорил по телефону, перед ним была шахматная доска. – Довольно серьезное поражение, думаю… разумеется, еще не видеть флюороскоп. – Он берется за коня, а потом задумчиво ставит фигуру на прежнее место. – Да… Оба легких… совершенно определенно. – Он кладет трубку и поворачивается к Карлу. – Я заметил, что у этих людей на удивление быстро заживают раны, причем с низким процентом инфицирования. Здесь всегда страдают легкие… пневмония и, разумеется, Добрая Старая. – Доктор хватает Карла за причинное место и высоко подпрыгивает с вульгарным хамским гоготом. Эту ребяческую или скотскую выходку игнорирует его европейская улыбка. Он спокойно продолжает на своем до жути безакцентном, бестелесном английском. – Наша Добрая Старая Бацилла Коха. – Доктор щелкает каблуками и кланяется. – А не то их идиотские хамские жопы размножались бы до самого моря, разве нет? – Он визжит, уткнувшись лицом в лицо Карла. Карл отходит в сторону, и за спиной у него – серая стена дождя.

– А могут его где-нибудь вылечить?

– Думаю, в Столице Округа есть нечто вроде санатория, – это слово он двусмысленно и непристойно растягивает. – Я напишу вам адрес.

– Химическая терапия?

Во влажном воздухе голос Карла звучит натужно и монотонно.

– Это как сказать. Все они тупые хамы, а худшие из всех хамов – якобы образованные. Этим людям нельзя разрешать учиться, причем учиться не только читать, но и говорить. Нет нужды запрещать им думать: об этом позаботилась природа.

– Вот адрес, – шепнул доктор, не шевеля губами.

Он вложил в руку Карла скомканную бумажку. Потом дотронулся до рукава Карла грязными пальцами, лоснящимися поверх грязи.

– Есть вопрос о моем гонораре.

Карл незаметно сунул ему смятую банкноту… и доктор скрылся в серых сумерках, потасканный и неприметный, как старый джанки.

Карл увидел Хоселито в просторной, чистой комнате, залитой светом, с личной ванной и бетонным балконом. И не о чем говорить там, в пустой, холодной комнате: водяные гиацинты, растущие в желтой вазе, зеленовато-синее небо и плывущие облака, и страх, то и дело мерцающий в его глазах. Когда он улыбался, страх улетучивался маленькими пятнышками света, чтобы непостижимым образом притаиться под высоким потолком, в прохладных углах комнаты. Да и что я мог сказать, почувствовав рядом с собой смерть и увидев те фрагментарные образы, которые обычно возникают в голове перед сном?

– Завтра меня отправят в другой санаторий. Приходи в гости. Я там буду один.

Он закашлялся и принял кодеиниту.