Голый завтрак

Вот я и нарекаю желтого пса Постижимым... И позвольте мне заметить мимоходом — а я всегда хожу мимо, как настоящий черномазый, — что Непостижимому Востоку надобно слопать еще не один пуд соли... Ваш Корреспондент трескает себе тридцать гран морфия в день и сидит восемь часов, непостижимый, как говно.

— О чем ты думаешь? — смущенно поеживаясь, спрашивает Американский Турист...

На что я отвечаю: «Морфий угнетает мой гипоталамус, где локализованы либидо и эмоции, а так как лобные доли мозга включаются, только если хорошенько пощекотать затылочные, — они ведь лишены самостоятельности и способны лишь задницу для пинков подставлять, — я должен признаться в полнейшем отсутствии каких-либо мозговых реакций. Я сознаю твое присутствие, но поскольку оно не вызывает у меня никаких волнующих смысловых ассоциаций, а мой аффект отключен джанковым человеком за неуплату, мне твои постельные проблемы до фени... Можешь сколько угодно приходить и уходить, можешь обосраться или сам себя выебать хоть рашпилем, хоть колом осиновым — а гомику это в самый раз, — Мертвым и Наркотам все равно...» Они непостижимы.

— Как пройти между рядами в ватерклозет? — спросил я у блондинистой билетерши.

— Сюда, сэр... Внутри есть еще одно местечко.

— Вы не видали Розу Пантопон? — спросил старый джанки в черном пальто.

Техасский шериф убил своего соучастника — ветеринара Браубека Нетвердого, замешанного в афере с лошадиным героином... Если у лошадки афтоз, ей нужна уйма героина, чтобы унять боль, а часть этого героина уже скачет, наверное, через пустынные прерии и радостно ржет на Вашингтон-сквер... Туда с пронзительными криками бросаются джанки:

— Эй! Но-о-о, Серебристый!

— Но где же статуя?! — Ну как не посочувствовать тому типичному страдальцу, который так визгливо вскрикнул у стойки отделанной бамбуком кондитерской, Калле Хуарес, Мехико... Так и сгинул там по липовому обвинению в изнасиловании... сорвет с тебя пизда штаны, а потом тебя же и вяжут за изнасилование — вот тебе и статут[88], браток...

Вызывает Чикаго... входите, пожалуйста... вызывает Чикаго... входите, пожалуйста... Для чего, по-вашему, я надевал резинку, отправляясь есть гуляш в Пуйо? Очень сыро в этом городишке, читатель...

— Снимай! Снимай!

Старый гомик встречает самого себя, идущего навстречу, словно пародия на юность, и призрак дряхлого Старика Хаурда дает ему коленом под зад... задворками, к Музею Рыночной улицы, где демонстрируются все виды мастурбации и самопоругания... особенно пригодится мальчикам...

Они созрели для секса и позабыли обратную дорогу к заднему проходу... заблудились средь мимолетных удовольствий и жарких завитушек...

Читайте метастаз слепыми пальцами.

Окаменелое письмо артрита...

— К продаже привыкаешь сильнее, чем к употреблению. — Лола Ла Чата, Мехико.

Детский страх при виде игольных шрамов, вызывающий оцепенение подводный вопль, возвещающий наступление тяги, пульсирующий след укуса, вызвавшего бешенство.

— Если Бог и сотворил нечто лучшее, он оставил это себе, — говаривал Матрос, когда его трансмиссия тормозилась двадцатью чумовыми колесами.

(Медленно, как осколки опала в глицерине, оседают частицы убийства.)

Гляжу на тебя и мурлычу снова и снова «Джонни так долго на ярмарке».

Барыжничаем помаленьку, привычка есть привычка...

— И пользуюсь спиртом, — сказал я и с шумом швырнул спиртовку на стол.

— Вы, ебучие нетерпеливые и жадные джанки, только и знаете, что коптить мои ложки спичками... Мне же за одно это влепят Неопределенный срок — легавым только закопченная ложка и нужна...

— Я-то думал, ты собрался слезать... Заебался бы тебя выхаживать. Требуется немало мужества, чтобы побороть привычку, малыш.

Поиски вен в тающей плоти. Песочные Часы джанка роняют в почки последние черные песчинки...

— Крепко зараженное место, — пробурчал он, сдвигая жгут.

— У них бытовал культ смерти, — сказала моя Старуха, отрываясь от кодексов майя... — И огонь, и дар речи, и семена кукурузы им давала смерть... Смерть превращается в зерно маиса.

Не за горами Дни Уаба[89],
промозглые, звонкие ветры горя и ненависти
развеяли дозняк.

— Убери отсюда эти ебучие непристойные картинки, — сказал я ей. Старый шмекер, накачавшийся водкой с чумовыми колесами, опирался о спинку стула... опозорил собственную кровь.

— Ты что, тоже из нембуталыциков?

Желтыми запахами бормотухи и закупоренной печени повеяло из его одежды, когда он джанковым жестом вытянул руку ладонью вверх, надеясь вырулить дозу...

Запах перечных забегаловок, промокших пальто и атрофированных яиц...