Голый завтрак

Яванский танцор в богато украшенном вращающемся кресле из тика, закрепленном промеж известняковых ягодиц, натягивает американского мальчишку — рыжие волосы, ярко-зеленые глаза — на свой член, совершая ритуальные телодвижения. Мальчишка сидит, пронзенный, лицом к танцору, который, вращаясь, поливает сиденье жидкой субстанцией. «И-и-и-и-и!» — визжит мальчишка, пока его сперма струится на тощую смуглую грудь танцора. Одна капля попадает танцору в уголок рта. Мальчишка пальцем пропихивает ее внутрь и смеется: «Вот это, приятель, я и называю отсосом!»

Две арабские женщины со зверскими рожами стащили трусы с маленького светловолосого француза. Они дрючат его красными резиновыми членами. Мальчик рычит, кусается, толкается, а когда его член встает и извергает семя, заливается слезами.

Лицо Хасана раздувается и набухает кровью. Губы становятся лиловыми. Он стягивает с себя костюм из банковских билетов и швыряет его в открытый погреб, который бесшумно закрывается.

— Здесь Зал Свободы, братва! — вопит он со своим псевдотехасским акцентом. Не сняв десятигаллоновой шляпы и ковбойских сапог, он отплясывает Ликвифракционистскую джигу, заканчивая гротескным канканом под мотивчик «Она пустила знойную волну»:

«Тому и быть! И нет запретных дырок!!!»

В воздухе, на причудливых подвесных системах с искусственными крыльями, вопя как сороки, совокупляются пары.

Одним точным соприкосновением извергают друг в друга сперму воздушные гимнасты.

Эквилибристы ловко отсасывают друг у друга, балансируя на шестах и наклоненных над пустотой стульях. Теплый ветерок заносит из туманных глубин запахи рек и джунглей.

Сотни мальчиков проваливаются сквозь крышу, подергиваясь и брыкаясь на концах веревок. Мальчики висят на разных уровнях, одни — у потолка, а другие — в нескольких дюймах от пола. Прелестные балийцы и малайцы, мексиканские индейцы со свирепыми невинными лицами и ярко-красными деснами. Негры (зубы, пальцы, ногти на ногах и лобковые волосы позолочены), японские мальчики, гладкие и белые, как фарфор, венецианские парнишки с золотисто-каштановыми волосами, американцы со светлыми или темными кудрями, спадающими на лоб (гости с нежностью убирают их назад), угрюмые белокурые поляки с карими звериными глазами, арабские и испанские уличные мальчишки, австрийские мальчишки, розовые и изящные, с едва заметной тенью лобковых волос, усмехающиеся немецкие юноши с ярко-голубыми глазами, вопящие «Хайль Гитлер!», когда из-под них вышибают трап. Соллаби хнычут и обсираются.

Мистер Богатей-Плебей жует свою гаванскую сигару, непристойную и мерзкую; он развалился на флоридском пляже в окружении глупо улыбающихся светловолосых катамитов[40].

— У одного типа есть латах, которого он вывез из Индокитая... Он это дело так понимает: латаха он повесит, а друзьям пошлет рождественский фильмец. Так вот, достает он, значит, две веревки — одну хитроумную, которая может растягиваться, другую — самую что ни на есть настоящую. Только вот латаха-то этого обуревает вдруг жажда кровной мести, он напяливает костюм Санта-Клауса и подменяет типу веревку. Тут тебе и рассвет. Тип надевает одну веревку себе на шею, а латах поступает как все латахи — надевает другую. Когда трапы выбиты, тип вешается взаправду, а латах так и стоит себе со своей балаганной резиновой веревкой на шее. Ага, латах имитирует каждое подергивание и каждый спазм. Три раза кончает.

Да, этому продувному латаху палец в рот не клади. Я взял его экспедитором на один из своих заводов.

Ацтекские жрецы снимают с Голого Юноши одеяние из голубых перьев. Они укладывают его спиной на известняковый алтарь и надевают ему на голову хрустальный череп, скрепляя две полусферы, затылочную и лобную, хрустальными винтами. На череп струится водопад, ломающий шею. В радуге, на фоне восходящего солнца, он извергает семя.

Резкий белковый запах спермы насыщает воздух. Гости лапают подергивающихся мальчиков, сосут их члены и вампирами виснут у них на спинах.

Голые телохранители вносят «железные легкие», полные парализованных юношей.

Из громадных пирогов ощупью выбираются слепые мальчики, из резиновой пизды выскакивают выродившиеся шизофреники, из черного пруда выходят на берег мальчишки с жуткими кожными болезнями (ленивые рыбы обгрызают желтое говно на поверхности).

Человек в белой сорочке с галстуком, голый ниже пояса, если не считать черных подвязок, галантно беседует с Пчелиной Маткой. (Пчелиные Матки — это старухи, которые окружают себя педиками, образующими «пчелиный рой». Это безобразный мексиканский обычай.)

— Но где же статуя? — он говорит одной стороной лица, другая перекошена после Пытки Миллионом Зеркал. Он бурно мастурбирует. Пчелиная Матка продолжает беседу, ничего не замечая.

Кушетки, стулья, да и весь пол начинают вибрировать, и гости превращаются в расплывчатых серых призраков, визжащих в хуекрылой агонии.

Под железнодорожным мостом дрочат два мальчика. Поезд сотрясает их тела, заставляя извергнуть семя, и медленно исчезает с далеким гудком. Квакают лягушки. Мальчики вытирают сперму с тощих смуглых животов.