Голый завтрак

— Доктор, насколько я понимаю, то есть как мне дали понять... я читал и слышал — сам-то я не медик, да и не прикидываюсь таковым, — что теория санаторного лечения практически вытеснена или по крайней мере в значительной степени дополнена химической терапией. Как по-вашему, это правильно? Я хочу сказать, доктор, прошу вас, признайтесь мне со всей откровенностью, как мужчина мужчине, что вы думаете о соперничестве химического и санаторного методов лечения? Вы что, фанатик?

Индейское лицо доктора, выдававшее больную печень, было непроницаемо, как у сдающего карты.

— Вполне современно, как видите. — Лиловыми от плохого кровообращения пальцами он указывает в направлении комнаты. — Ванна... вода... цветы. Да и всё прочее. — Закончил он с акцентом кокни и с победной ухмылкой. — Я напишу для вас письмо.

— То самое письмо? В санаторий?

Доктор говорил из страны черных скал и больших радужно-бурых лагун.

— Обстановка... современная и удобная. Надеюсь, вы убедились, что это так и есть?

Карл не видел санатория из-за декоративного фасада, покрытого зеленой штукатуркой и увенчанного непонятной неоновой рекламой, мертвой и зловещей на фоне неба в ожидании темноты. Санаторий был, очевидно, построен на большом известняковом мысу, где цветут деревья и тянутся к морю усики ползучих растений. В воздухе стоял сильный запах цветов.

Команданте сидел за длинными деревянными подмостями, под увитой плющом решеткой. Он абсолютно ничего не делал. Взяв письмо, которое вручил ему Карл, он принялся читать, шевеля губами и водя по строчкам левой рукой. Потом наколол письмо на гвоздь над унитазом и начал что-то выписывать из гроссбуха, полного цифр. Он все писал и писал.

В голове у Карла мягко распускались фрагментарные образы, он неслышно и стремительно покидал свое тело. Ярко и отчетливо увидел он издалека самого себя, сидящего в закусочной. Передозировка героина. Его старуха трясет его и держит у него под носом горячий кофе.

На улице старый джанки в костюме Санта-Клауса продает рождественские брелоки. «Боритесь с туберкулезом, братва», — шепчет он своим бесплотным джанковым голосом. Хор Армии Спасения, состоящий из искренних футбольных тренеров-гомосексуалистов, поет «В предвкушении сладостной сделки».

Карл снова вплыл в свое тело — бескрылый джанковый призрак.

«Можно, конечно, дать ему взятку».

Команданте постукивает пальцем по столу и мурлычет «Вечером во ржи». Рассеянно, потом назойливо, почти как туманный горн за долю секунды до страшного кораблекрушения.

Карл наполовину вытащил из брючного кармана банкноту... Команданте стоял возле огромной панели запирающихся шкафчиков и ящиков для хранения ценностей. Он взглянул на Карла, больные звериные глаза погасли, умирая изнутри в безысходном страхе, отражающем лик смерти. В запахе цветов, с банкнотой, наполовину торчащей из кармана, Карл почувствовал страшную слабость, дыхание сперло, кровь застыла в жилах. Он находился в огромном вертящемся конусе, постепенно превращавшемся в черную точку.

— Химическая терапия?! — Его плоть испустила крик, пронесшийся по безлюдным раздевалкам и баракам, затхлым курортным гостиницам и призрачным, кашляющим коридорам туберкулезных санаториев, брюзжащим, отхаркивающим болезненный помойный запах ночлежкам и приютам для престарелых, большим пыльным таможенным ангарам и складам, мимо разрушенных портиков и замызганных арабесок, железных писсуаров, истертых в тонкую бумагу мочой миллионов педиков, пустынных, заросших сорняками отхожих мест с застарелым запахом дерьма, вновь превращающегося в почву, вертикального деревянного фаллоса на могиле вымирающих народов, унылых, как листья на ветру, через широкую бурую реку, где плавают целые деревья с зелеными змеями в ветвях, а печальноглазые лемуры пугливо глядят на берег, обозревая бескрайнюю равнину (с хрипом рассекают сухой воздух крылья грифов). Дорога усыпана рваными презервативами, пустыми капсулами из-под героина, тюбиками из-под возбудителя, выдавленными насухо, как костяная мука в лучах летнего солнца.

— Моя обстановка. — Лицо команданте пылало, как металл в фотовспышке назойливости. Но глаза его были пусты. Ветер занес в комнату слабый запах озона. В углу причитала у своих свечей и алтарей «новобрачная».

— Всё это «Трак»... современный, отличный. — Он по-идиотски кивает и распускает слюни. Желтый кот тянет Карла за штанину и убегает на бетонный балкон. По небу плывут облака.

— Я мог бы забрать свой вклад. Обзавестись где-нибудь небольшим делом. — Он кивает и улыбается, как механическая игрушка.

— Хоселито!!! — Мальчишки отрываются от уличных игр в мяч, корриды и велосипедных гонок, а имя со свистом проносится мимо и замирает вдали.

— Хоселито!.. Пако!.. Пепе!.. Энрике!.. — Теплый вечер оглашается жалобными мальчишескими криками. Вывеска с надписью «Трак» шевелится, как ночной зверь, и вспыхивает голубым огнем.

Черное мясо

— Мы ведь дружки, верно?