Голый конунг. Норманнизм как диагноз

Именно тот антинорманнизм, который Клейн, на словах горячий приверженец «соблюдения научной этики» и непримиримый противник «брани и политических обвинений в адрес своих оппонентов», выдает за «сугубую специфику России», уходящую корнями в тот «комплекс неполноценности, который является истинной основой распространенных у нас ксенофобии», за «ультра-патриотизм», за «воинствующий антинорманизм», за «искусственное, надуманное течение, созданное с ненаучными целями – чисто политическими и националистическими», за «шовинистическую ангажированность и критиканскую фразеологию», за «национальные» и «патриотические амбиции», за «пседопатриотические догмы» и даже – подумать только! – за «застарелый синдром Полтавы!» (археолог отличается невероятной плодовитостью в изобретении оплевывающих «за» несогласных с ним), а сегодняшних его представителей клеймит как «дилетантов» и «ультра-патриотов», шумит-бранится, негодуя, «что в ХХ в. Кузьмин, Фомин и Вилинбахов повторяют то, что в XVIII в. придумал Ломоносов, да так и не смог доказать»[247].

Как видим, и великий М.В. Ломоносов ничего не придумал и свою теорию выхода варяго-россов из пределов Южной Балтики, которую до него отстаивали представители германского мира, т. е., поясню еще раз для Клейна, не-русские, так капитально обосновал, что норманнисты, не имея возможности ее опровергнуть, вот уже 200 лет, начиная с А.Л. Шлецера, злобно и неистово его – гордость и славу России – чернят. Причем особенное усердие в этом очернении, приобретшем уже патологически-маниакальный характер и нескрываемую ненависть, проявляют свои же, вскормленные в России «норманнописцы» и «ломоносововеды». Воистину, у нас, у русских, всегда все с каким-то невероятным размахом, который и не снился разным там европам, и в охаивании своей же истории и ее деятелей мы впереди планеты всей! Но так ведь не то что без своей истории, без Родины остаться можно.

К примеру, в 2009–2010 гг. тот же Клейн, поборник, как он себя еще представляет, «объективного анализа фактов», много говорил в свойственной для себя развязной и бесцеремонной манере, которую его экзальтированные фанаты принимают за высокий «штиль» и самое последнее слово в науке (в их понимании), о безосновательных «крикливых ультрапатриотических эскападах» «вспыльчивого и грубого», известного «пьяными загулами и буянством» Ломоносова, о низкой оценке его трудов, что он «искал в истории прежде всего основу для патриотических настроений…» и потому «написал совершенно фантастическую, но лестную для России историю…», что он, выступив против Миллера, выступил «против оскорбления патриотических чувств…», что «был предвзятым и потому никудышным историком, стремился подладить историю к политике и карьерным соображениям, и в их споре был, несмотря на частные ошибки, несомненно, кругом прав Миллер», и что «нам теперь издалека очень хорошо видно», что немецкие академики Байер, Миллер, Шлецер «блюли пользу науки, а Ломоносов мешал ей»[248] (по логике Клейна получается, что то же «оскорбление патриотических чувств» заставило немецких академиков И.Э. Фишера и Ф.Г. Штрубе де Пирмонта выступить в 1749–1750 гг. «против Миллера» и указать на полнейшую научную несостоятельность его речи «Происхождение народа и имени российского» и что также под влиянием тех же чувств другой немецкий академик, А.А. Куник, эту речь в 1875 г. назвал «препустой»[249]).

Так, Ломоносов, один из основателей отечественной науки, в том числе исторической[250], создатель русского научного языка, без которого немыслимо развитие науки вообще, «гений, превосходящий всех», как назвал его старший современник, академик Петербургской академии наук немец Г.В. Крафт[251], по воле Клейна (кстати, закончившего открытый по детальному проекту Ломоносова Санкт-Петербургский университет и работающего там) превратился во врага науки, ибо, как увидел «объективно»-«издалека» этот «нор-маннописец»/«ломоносововед», «мешал ей» (и в каких только винах, вопиющая дикость которых показана мною в «Ломоносовофобии российских норманистов», не винят сейчас Ломоносова его «благодарные потомки», будто устраивая понятные только им «потешки» на эту тему. Так, в 2011 г., т. е. в юбилейный для нашего гения год, профессор Томского политехнического университета В.И. Турнаев, утверждая, что руководство Петербургской Академии наук в 1748 г. «попыталось расправиться» с лидером борьбы с «шумахерщиной» Г.Ф. Миллером, «воспользовавшись делом о переписке с Ж.-Н. Делилем – лидером движения 1745–1747 гг., изгнанным из страны и объявленным вне закона», заключил, не без вздоха сожаления, естественно, что Ломоносов тогда, «надо признать, сыграл далеко не лучшую свою роль, став… пособником реакции»[252]).