— Я в шоке! — завизжала от радости Ольга.
— Ты в шоке? — прокричала Вера. — Ты в шоке?! А я, девочки мои, в полном ахуе…
Слоны протрубили и двинулись в путешествие по Second-road.
— Подозреваемый Мейерхольд, на выход! — прокричал конвоир в окно камеры СИЗО.
— Уже бегу, — Мейерхольд не спеша встал, подошел к умывальнику, ополоснулся холодной водой. Как-то странно себя чувствовал. И долго не мог понять, что же с ним происходит. Потом сообразил — впервые за последние семь лет он был трезвым, абсолютно трезвым. Мейерхольд посмотрел в треснутое зеркало, потрогал щетину, подмигнул своему отражению и тихо сказал: — С возвращением.
Мейерхольда отвели в просторный кабинет с портретом Сталина, видимо, в СИЗО это была комната свиданий, посадили на стул и приказали ждать.
Мейерхольд прождал минут двадцать. Он успел детально вспомнить тот день, когда избил Верника, как убил Митрича и стер себя. Вернуться в ту жизнь не хотелось. В ней не было места для него. Разве что только в день десантника. Хотя он ненавидел эти массовые попойки солдат. Ненавидел, когда десантники «заливали глаза» и, не видя ничего перед собой, грабили рынки и ларьки, били ни в чем не повинных людей, домогались девушек, особенно тех, что были с парнями. А утром, очнувшись в какой-нибудь подворотне, опохмелялись и шли домой. Становились таксистами, фрезеровщиками, строителями и физруками. Ежегодный гнойник, прорывающийся в один день. Мейерхольд ненавидел этот день, но из года в год тоже напивался, тоже «бузил», бил витрины и рожи студентам, тоже задирал подол напуганным девчонкам и дико гоготал вместе со всеми.
— Здравствуйте, Дмитрий, — спокойно и уверенно протянул руку незаметно вошедший в комнату молодой человек с дипломатом.
Мейерхольд молча пожал. Начал рассматривать его. Молодой человек перешел на противоположную часть стола, открыл портфель, достал визитку, положил на стол перед Мейерхольдом, представился:
— Тарас Прозорновский, адвокатская контора «Борщетский и партнеры». — Только тут он поднял глаза и посмотрел на Мейерхольда. — Я буду вашим адвокатом.
— Здорово, — усмехнулся Мейерхольд. — Но согласно логике: у меня должен быть адвокат, которого дает государство, а не «Борщетский». Так?
— Безусловно.
— Денег у меня нет на частного хорошего адвоката. Так?
— Предположим.
— Значит, ты — студент на практике, — радостно сказал Мейерхольд. — Но это не страшно, и ты не бойся, на мне можешь тренироваться сколько угодно. Чем хуже проведешь дело, тем мне лучше — срок больше будет.
— Дмитрий, я ведущий адвокат лучшей конторы страны.
— Тогда в чем прикол?
— У нас договор со Вторым каналом. Мы ведем все их дела. Они попросили, чтобы вашим делом занялся лично я.
— Ек макарек, ну круто и весело. Я впервые такое вижу, чтобы телекомпания, решив отомстить за избиение своего сотрудника, наняла преступнику дорогущего адвоката. Одна только мысль у меня: адвокат нужен для того, чтобы еще глубже загнать подзащитного.
— Я все объясню, не надо нервничать.
— Я и не нервничаю, — ударил по столу кулаком Мейерхольд. — Я благодарю вас за то, что дольше просижу, понимаете. Я даже заявление такое на суде сделаю, в ноги к вам упаду, счастье-то какое, блядь…
Мейерхольд рассмеялся каким-то диким и холодным смехом.
— Дмитрий, я разговаривал с Верником. Сначала он не хотел подавать на вас заявление, но Второй канал настоял. Сейчас руководители разобрались, что вы хороший человек.
Мейерхольд усмехнулся.
— Но машина запущена, через все СМИ идут материалы об угрозе жизни Верника. Вся страна кипит.
— Но он в норме? Я же не колол тогда, в основном режущие удары были.
— Да, это спасло его… И вас, кстати, тоже… Нам нужно обсудить ваше поведение на допросах, во время медицинского освидетельствования…
— Будут проверять — псих я или нет?
— В каком-то смысле — да.
— Хуй вам, я в психушку не пойду. Лучше — тюрьма, — Мейерхольд нервно встал и зашагал по комнате взад-вперед. — Намного лучше.
— Дмитрий, давайте договоримся. Я — ваш друг, я пришел помочь. Есть много фактов, положительных для вас, мы должны проработать все варианты.
Мейерхольд сел и пристально посмотрел на адвоката.
— Какой могут по максимуму дать?
— Максимум — семь лет. Даже в том случае, если на суде вы или я достанем член и нассым на прокурора.
Мейерхольд улыбнулся:
— Лучший в лучшей конторе, говоришь? Адвокат дьявола?
Прозорновский достойно кивнул:
— Ну, давай, вынимай свой блокнот. Мне даже интересно становится.
В приемной Фрайфмана разрывался телефон. Секретарше Тамаре было не до чего. Уже двенадцать раз за утро она уходила самовольно в туалет и п
Фрайфман вышел из кабинета и, не увидев секретарши, судорожно схватил разрывающийся телефон.
— Прачечная!
— Какая «прачечная»? — раздалось в телефоне.
— Не нравится «прачечная», тогда — «хуячечная», — совершенно спокойным, даже вкрадчивым голосом произнес Фрайфман.
— Извините, мне показалось? Вы сказали…