Правда, один раз замполиту пришлось огорчить Ожникова. Чем-то не понравилась инспектору по кадрам Наталья Луговая, и он решил послать ее работать на Черную Браму, отдаленную рабочую точку на руднике, где полетов много, а условия для жизни оставляют желать лучшего. Командир эскадрильи Горюнов не согласился с ним. Разговор был при Донскове. А через неделю Донсков узнал, что Луговая все-таки едет на Черную Браму дублером второго пилота. Поинтересовался у Горюнова, почему изменено решение. Командир ушел от объяснений. Донсков пошел к Ожникову. Тот показал приказ, подписанный Горюновым. Замполит взял приказ и снова пошел к комэску. Горюнов обозвал его «настырным», но перечеркнул приказ синим карандашом от угла до угла. Даже надорвал бумагу. Когда замполит вернулся к Ожникову и отдал ему перекрашенный синим приказ, тот спрятал глаза.
— Думаю, вы больше не будете настаивать, Ефим Григорьевич? — спросил Донсков, пытаясь уловить взгляд Ожникова.
— Решение командира не подлежит обсуждению.
— Ну вот и хорошо!
«Легко жилось, — думал он, — когда в руках был только штурвал, а рядом славные ребята из экипажа! А теперь… Время идет. Что сделал полезного?»
Кое-что он все-таки для ОСА сделал, хотя его за это пилоты ругали маленьким язычком: добился, чтобы все вертолеты были оснащены парашютами. Почему их нет в Гражданской авиации, знали все. Но ведь ОСА не транспортное подразделение. Пассажиров возят редко. Ребятам приходится летать при погоде (ветре, например, обледенении), когда нагрузки на машине критические, выше расчетных. Хрупнет винт — вместе с вертолетом до земли крутиться?
Кое-кто считал действия Донскова перестраховкой. Говорили даже: «Трусит замполит!» Привыкли ходить налегке, а теперь парашюты к вертолетам на горбу таскать приходится. Но Донсков решил организовать еще и тренировочные прыжки.
Донсков получил первое письмо от жены и малышей. «Соскучились по папке. Скоро возьму их к себе или… уеду к ним! — подумал он и бережно положил лист в конверт. — Правда, говорят, и нелюбимую работу хорошо исполнять можно».
Есть такое понятие в авиации: санитарная норма. Налетал сто часов — отдыхай. По мнению врачей, после такой нагрузки летчик физически неполноценен до начала другого месяца. Следят за нормой чуткий прибор барограф и зоркий глав инспектора по безопасности полетов. Сел пилот в кресло, запустил двигатель, обязательно должен включить барограф. Включил — поползла желтая лента под пером самописца, начала отсчитывать минуту за минутой: фиксируется и сколько сидел на земле, и сколько отработал в воздухе. Оттуда, где пилота застала последняя секунда санитарной нормы, он может ползти, прыгать на одной ноге, ехать, только не сидеть за штурвалом.
У инспекторов методы другие. В их руках большая власть, поэтому тех из них, кто скор на административную расправу, называют «икарами» [6].
По мнению пилотов спасательной эскадрильи, в их управлении «икаров» было только два: молодой, но уже тучный, с лоснящейся физиономией Эдвард Гладиков и Иван Иванович Воеводин, возраста неопределенного, характера непонятного, в действиях вроде бы неуправляемого.
Конец месяца. Командиры подразделений нервничают, потому что лето прибавило работы, а пилотам для выполнения ее нельзя увеличивать санитарную норму. Рыдают телефоны, связанные с управлением, и, если план нельзя скорректировать, как-то само собой прикрываются глаза на нарушения.
И вот кое-кто из рабочих неба, поддаваясь уговорам вечно спешащих заказчиков, допускает переналет. Тому, кто тянется за рублем, это выгодно: каждый оборот винта вертолета «вырубает» из воздуха больше двух копеек. Самые «хитрые» подменяют барограммы, переработанные часы оставляют в «загажнике» на завтра, послезавтра, еще на день, пока не накопится столько, что хоть не летай, а не торопясь оформляй документы для бухгалтерии. И оформляют в нелетные дни или когда нет работы.
По закону за такие штуки должны гнать из авиации. Гонят. Если обнаружат. А кто обнаружит? В начале месяца так и жди из-под кустика Гладикова: «Стоп! Прошу ваше пилотское свидетельство!» В конце можешь работать до обморока, а инспектора нет. Исчезают, растворяются в синем мареве тундры. Но далеко не все. Иван Иванович Воеводин в конце месяца никогда не берет отгулы, даже если ему предлагают. А именно в его зону «догляда» входит горюновская ОСА. В любое время суток Воеводин может на любой временный аэродром и с неба свалиться, и без помощи каюра «на оленях прибежать».
«Газик» резко тормознул, и дремавший Воеводин ткнулся головой в лобовое стекло. Попутный ветер затащил в кабину облако едкой выхлопной гари. Павел Горюнов, сын и личный шофер комэска, довольно улыбался, наблюдая, как пассажир внимательно рассматривает в зеркальце бордовую засветку на лбу.
— Бурундук чуть не попал под колеса! А в общем, остановились по вашей просьбе, товарищ инспектор, возле Черной Брамы. Прошу на выход!
Воеводин осторожно слез с подножки, вынул из кармана пятак, потер им шишку над сивой бровью.