Голубой замок

— Кошки очень опасные животные, — сказала миссис Фредерик. — Я никогда бы не завела в доме кошку.

Она многозначительно уставилась на Валенси через свои ужасные очки. Однажды, пять лет назад, Валенси спросила, можно ли ей взять кошку. С тех пор она никогда больше не заговаривала об этом, но миссис Фредерик до сих пор подозревала, что дочь хранит преступное желание в глубине души. Однажды Валенси чихнула. По коду Стирлингов было неприлично чихать в обществе.

— Ты всегда можешь сдержаться, прижав палец к верхней губе, — с упреком сказала миссис Фредерик.

Половина десятого и, как сказал бы мистер Пепис[8], пора в кровать. Но прежде страдающая от невралгии спина кузины Стиклз должна быть натерта мазью Редферна. Это делала Валенси. Это была ее обязанность. Она ненавидела запах этой мази и сияющее самодовольное лицо очкастого, с бакенбардами, доктора Редферна на картинке, украшающей бутыль. Пальцы еще долго пахли этой мазью, несмотря на все старания отмыть запах.

Судьбоносный день Валенси пришел и закончился. Она завершила его так же, как начала, в слезах.

Глава VII

У дома Стирлингов, возле калитки, на маленькой лужайке был высажен розовый куст. Его называли кустом Досс. Пять лет назад кузина Джорджиана подарила его Валенси, и та с радостью посадила его. Она любила розы. И, разумеется, куст ни разу не расцвел. Это было ее роком. Валенси делала все, что только можно придумать, воспользовалась каждым советом каждого из родственников, но куст не желал цвести. Ветви буйно и роскошно разрослись, листву не повредили ни ржа, ни насекомые, но на нем так и не появилось хотя бы одной завязи. Валенси, взглянув на него через пару дней после своего дня рождения, вдруг преисполнилась внезапной неодолимой ненавистью. Не цветет, ладно, тогда она обрежет его. Она отправилась в сарай, где хранились инструменты, взяла садовый нож и со злобной решимостью подошла к кусту. Несколько минут спустя миссис Фредерик, выйдя на веранду, с ужасом обнаружила свою дочь безумно крушащей ветви розового куста. Половина их уже устилала дорожку. Куст выглядел печально изувеченным.

— Досс, ради бога, что ты делаешь? Ты сошла с ума?

— Нет, — ответила Валенси. В ответе подразумевался вызов, но привычка оказалась сильнее ее, и он прозвучал, как попытка умилостивить гнев матери. — Я… я просто решила обрезать куст. Он больной. Он не цветет и никогда не зацветет.

— Но это не причина, чтобы уничтожать его, — строго сказала миссис Фредерик. — Куст был красивым, вполне декоративным. А ты сделала его жалким.

— Кусты роз должны цвести, — слегка упрямо возразила Валенси.

— Не спорь со мной, Досс. Наведи порядок и оставь куст в покое. Не знаю, что скажет Джорджиана, когда увидит, что ты с ним сотворила. Ты меня удивляешь. Сделать такое, не спросив меня!

— Этот мой куст, — пробормотала Валенси.

— Что такое? Что ты сказала, Досс?

— Я только сказала, что этот куст мой, — тихо повторила Валенси.

Миссис Фредерик молча развернулась и ушла в дом. Раздор был посеян. Валенси знала, что глубоко обидела мать, и теперь та два-три дня не станет разговаривать с нею или совсем не замечать. Кузина Стиклз будет присматривать за воспитанием Валенси, но миссис Фредерик — хранить каменное молчание оскорбленного величества. Валенси вздохнула, унесла садовый нож и аккуратно повесила его на законный гвоздь в сарае для инструментов. Она убрала ветки и вымела листья. Ее губы трогала улыбка, когда она поглядывала на обрезанный куст. Он стал удивительно похож на свою дрожащую щуплую дарительницу, кузину Джорджиану.

«Да, я в самом деле сделала из него нечто ужасное», — подумала Валенси. Но она не чувствовала раскаяния, лишь сожаление, что обидела мать. Дома будет очень неуютно, пока та не простит ее. Миссис Фредерик была одной из тех женщин, что наполняли своим гневом весь дом. Ни стены, ни двери не защищали от него.

— Сходи-ка лучше в город и забери почту, — сказала кузина Стиклз, когда Валенси вошла в дом. — Я не могу идти, совсем ослабла и нездорова этой весной. Хочу, чтобы ты забежала в аптеку и прикупила мне бутыль красной настойки доктора Редферна. Нет ничего лучше этой настойки, чтобы поддержать себя телесно. Кузен Джеймс говорит, что самое лучшее — фиолетовые пилюли, но я лучше знаю. Мой бедняжка муж принимал настойку доктора Редферна до самой смерти. Не позволяй им содрать с тебя больше девяноста центов. За такую цену ее можно заполучить в Порте. И что ты наговорила своей бедной матери? Ты когда-нибудь думаешь, Досс, что у тебя одна единственная мать?

«Одной для меня вполне достаточно», — непочтительно подумала Валенси, направляясь в город.