Голубой океан

То лето было гнилое. Два месяца сеял мелкий осенний дождь без какого-либо просвета в сером ватине облаков. Но обычной тоски, бывающей в такое лето, не было. Пётр вдруг, точно двуликий Янус, в один миг перекрасился из чёрной птицы, распластанной по стене в высоком полёте коршуна, высматривающего добычу, в неугомонного бессловесного актёра. По молчаливому сговору у них началась странная игра. Он играл весь спектр человеческих эмоций. Она должна была их понимать и угадывать…

И она угадывала… Он был драматический актёр, не комик, и старался играть драмы и трагедии… Этим он её и покорил… Она думала о встрече своей судьбы, а он нависал над ней своей чёрной тенью, похожей на грозовую тучу, заслоняющую солнце… Дора пугалась, думая, что от такой тени не укрыться.

Она уже постоянно думала о нём. Нет, это была ещё не любовь, но вспыхнувшая искра интереса, попавшая в небрежно собранный сушняк, должна была сделать своё дело…

Она и сделала… Но не в то лето… Позднее… Потом, когда она стала приезжать в Москву на сессии, а Пётр уехал из Сибири и создал в Москве свой маленький театр. Театр теней, которые плясали теперь языками пламени по её сердцу с Дашиной страницы на экране монитора. Почему жизнь устроена так дьявольски искусно, что рано или поздно отбрасывает нас к нашему прошлому, которое мы не хотим вспоминать? Зачем выгребает залетевшим ветром тщательно заметённые в кусты прошлогодние листья, разбрасывает их по опустевшему саду, бросает их в костёр? Эти листья не дадут тепла, как бы ни было их много… Они полыхнут, но сгорят не сразу, а будут распространять удушливый запах прелого дыма, от которого слезятся глаза и горло перекручивает спазмом. Хотя это хорошо, что дым такой низкий и непрозрачный… Пусть окружающие думают, что голос перехвачен от дыма…

А в то лето она смотрела спектакль театра теней и думала о том, что в нашей жизни и не нужен цвет совсем. Без цвета всё контрастнее… Всё становится резче и тоньше. Чувства острее, а сердце готово разорваться от собственной боли, хотя это боль пока что ещё не твоя… Это просто боль, что умеет вызывать искусство, когда сердце сначала воробышком сжимается в комок в предчувствии, а потом начинает гулко стучать в груди, будто раскачавшийся поезд по рельсам…

В то лето было легко. Все были ещё вместе и жили большой семьёй на даче. Они ходили с Петром на берег Енисея и часами смотрели на его быстрое течение, против которого не поплывёшь – снесёт далеко вниз…

«Давай переплывём!» – сказал Пётр… И они поплыли… Это было захватывающе: плыть на середине широкой реки, зная, что дно далеко… Вода в Енисее не морская, она не выталкивает, а утягивает… Но Доре совсем не было страшно, она как бы просто растворилась в этой стихии, зная, что ей ни за что не выйти напротив на противоположном берегу – даже, если взять курс наискось и плыть против течения.

Когда они всё-таки доплыли до того берега, снесённые потоком воды километров на пять вниз по реке, то в изнеможении рухнули на песок и долго лежали и смотрели в синеву неба, которое ей потом долго чудилось в голубом экране монитора. Над головой проплывали кучевые облака, меняющие свой абрис и напоминающие ей о том, что вот так и пролетит её жизнь, ничего не оставив от этого летнего случайного дня с человеком, которому никогда не стать её судьбой…

Назад они вернулись с рыбаками. Это плавание стало для них их первой маленькой тайной, о которой дома нельзя было рассказать…

Потом она стояла на крыльце, красивая мама обнимала её за плечи и махала Петру узкой ладошкой… Ей казалось, что взмах маминой руки как полёт крыла той самой птицы из зарождающегося театра теней, что она увидела на сцене…

Этот прощальный взгляд, когда глаза в глаза, когда их уже совсем не отводишь: «Всё будет хорошо, мы ещё встретимся. Из жизни друг друга исчезнуть уже невозможно». Маленькая общая тайна становилась началом общего, которому теперь суждено было надуваться, словно воздушный шарик на праздничной демонстрации.

Они встретились через час после того, как Пётр покинул их сад, уезжая на недели… Он шёл по просёлочной дороге, а она почему-то привела его не к шоссе, а опять к их даче. Как это получилось, он не понял, но все решили, что это предсказание… Вслух никто тогда ничего не сказал. Все посмеялись – и только… Но потом ночью каждый, лёжа в сбившейся постели и разглядывая полосу лунного света, прочерченную на потолке, словно загадочная дорога, ведущая в никуда, думал, что это предупреждение…

50