Пендергаст переступил с ноги на ногу. Он почувствовал, что спутанность сознания и физическая боль начинают возвращаться к нему, и это повергало его в отчаяние.
—
— Он плакал. Он чуть с ума не сошел от сожаления.
Пендергаст покачал головой. Было ли это раскаяние искренним, или Альбан решил лишь пустить в ход одну из своих жестоких уловок, применив ее на своем доверчивом брате-близнеце?
— Тристрам, — начал он, — я отправил тебя сюда для твоей же безопасности после того, как твоего брата убили. Я пытаюсь найти убийцу. Ты должен оставаться здесь, пока я не решу это дело и не… разберусь кое с чем. Когда это произойдет, я надеюсь, что ты не захочешь вернуться в «Mère-Église». Я надеюсь, что ты захочешь вернуться в Нью-Йорк и жить с… — он замялся, — с семьей.
Глаза молодого человека изумленно округлились, и он не сумел ничего сказать в ответ.
— Со мной по-прежнему можно связаться напрямую или через Констанс, — вздохнул Пендергаст. — Если тебе что-нибудь понадобится, пожалуйста, напиши и дай мне знать.
Он подошел к Тристраму, поспешно поцеловал его в лоб, а затем развернулся, чтобы уйти.
— Отец? — окликнул его Тристрам.
Пендергаст оглянулся.
— Я знаю достаточно о малярии. Там, в Бразилии, многие Schwächlinge[110] умерли от нее. У тебя не малярия.
— То, что со мной происходит — это только мое дело, — ответил он резко.
— Разве то, что я твой сын, не делает это
Пендергаст помедлил.
— Извини. Я не хотел с тобой так говорить. Я делаю все, что могу, со своей… болезнью. Прощай, Тристрам. Надеюсь, что мы скоро увидимся.
С этими словами он поспешно вышел из комнаты. Медсестры, ожидавшие снаружи, снова заперли дверь и проводили его обратно по коридору санатория.
44
Тьерри Габлер занял свое любимое место на открытой веранде кафе «Ремуар» и со вздохом раскрыл газету «
— Bonjour, monsieur[112] Габлер, — сказала она.
— Bonjour, Анна. Merci, — ответил Габлер с, как он надеялся, обаятельной улыбкой. Официантка ушла, и он проводил ее взглядом, наслаждаясь тем, как она игриво покачивает бедрами при ходьбе. Затем он переключил свое внимание на «Пфлюмли», взял бокал и сделал глоток, вздохнув от удовольствия. Год назад он ушел в отставку со своей должности госслужащего, но традиции изменить не мог: для него вечерний аперитив в придорожном кафе стал чем-то вроде ритуала. Особенно ему нравилось кафе «Ремуар». Хотя из его окон и не открывался вид на озеро, оно было одним из немногих кафе в Женеве, оставшихся по-настоящему традиционными, а также, учитывая расположение — в центре города на Place-du-Cirque — оно стало идеальным местом для наслаждения городской суетой.
Габлер сделал еще один глоток бренди, аккуратно сложил газету на третьей странице и осмотрелся. В это время кафе было заполнено обычным контингентом — туристами, бизнесменами, студентами и маленькими стайками сплетничающих женщин. Сама же улица казалась особенно оживленной: мимо проносились машины, люди семенили тут и там. До Женевского фестиваля оставалось совсем немного и отели города уже были заполнены людьми, ожидающими всемирно известного фейерверка.
Габлер аккуратно положил кусочек вяленого мяса на хлеб, поднес к губам и приготовился откусить, когда внезапно — с громким скрежетом тормозов — к бордюру в четырех футах от того места на веранде кафе, где он сидел, подлетела машина. И это был не просто автомобиль! Он выглядел так, словно прибыл из будущего: низкая посадка, одновременно обтекаемая и угловатая, как будто выточенная из цельного куска огненно-красного граната, массивные колесные диски, доходившие до верха приборной панели, едва различимой за тонированным черным стеклом… Габлер раньше никогда не видел такого автомобиля. Он бессознательно отложил свой бутерброд и уставился на это зрелище, заметив увидел эмблему «Ламборджини» на агрессивном капоте, где должна была находиться решетка радиатора.