Голубой горизонт

– Прости меня, Баккат, – иронично извинялся Джим. – Я знаю, ты терпеть не можешь вкус чагги из мяса канны. Лучше бы мы умерли с голоду!

Он отвел руку от пистолета и взялся за нож с острым и длинным лезвием. Он держал его наготове для удара, но в этот миг за стеной укрытия голос Луизы негромко произнес:

– Джим?

Тревога сменилась радостью.

– Заходи быстрей, Ежик. Не показывайся.

Она заползла в низкий вход. Для них обоих внутри едва хватало места. Они сидели рядом, в нескольких дюймах друг от друга. Молчание было тяжелым и неловким. Наконец Джим нарушил его.

– У остальных все в порядке?

– Все спят.

Она не смотрела на него, но не осознавать остро его присутствие было невозможно. Он так близко, от него пахнет потом, кожей, лошадьми. Такой сильный и мужественный… она чувствовала смущение и растерянность. Мрачные воспоминания смешались с новыми противоречивыми чувствами, и Луиза отодвинулась так далеко, как позволяло пространство. Он сразу сделал то же самое.

– Здесь тесно, – сказал он. – Баккат строил для себя.

– Я не имела в виду… – начала она.

– Я понимаю, Ежик, – сказал он. – Ты мне один раз уже объяснила.

Она покосилась на него и с облегчением увидела, что его улыбка искренняя. За последние дни она поняла, что Ежик – не выговор и не оскорбление, а дружеская шутка.

– Ты как-то сказал, что мечтал о домашнем любимце.

Она думала о своем.

– Что?

Он удивился.

– О ежике. Почему ты не нашел себе ежа?

– Это не так-то легко. Они в Африке не живут. – Он улыбнулся. – Я видел их в книгах. Ты первая во плоти. Не возражаешь, что я так тебя называю?

Она задумалась и поняла, что он не смеется над ней, что говорит ласково.

– Вначале возражала, теперь привыкла, – сказала она и негромко добавила: – Позволь сказать тебе, что ежики очень милые и приятные маленькие зверьки. Нет, я нисколько не возражаю.

Они снова замолчали, но молчание уже не было неловким и напряженным. Немного погодя Луиза проделала глазок в травяной стене. Джим дал ей подзорную трубу и показал, как наводить на резкость.

– Ты сказала, ты сирота. Расскажи о своих родителях, – попросил он. Вопрос потряс ее, она вспыхнула. Он не имеет права спрашивать об этом! Она сосредоточенно уставилась в трубу, но ничего не увидела. Но вот гнев ее схлынул. И она почувствовала глубокую потребность поговорить о своей утрате. Она никогда не говорила об этом, даже с Элизой, когда еще доверяла ей.

– Мой отец был учителем, человеком мягким и добрым. Он любил книги и науку.

Голос ее вначале звучал почти неслышно, но набирал силу и уверенность по мере того, как она вспоминала удивительные вещи о своих родителях, их любовь и доброту.

Джим сидел тихо, задавая вопросы, когда Луиза замолкала. Он словно вскрыл нарыв в ее душе и дал возможность яду и боли вытечь. Она чувствовала растущее доверие к нему, как будто могла рассказать ему все и он сумел бы понять. Она потеряла всякое представление о времени, а потом неожиданно пришла в себя, услышав негромкое царапанье в задней стене укрытия. Голос Бакката шепотом спросил о чем-то. Джим ответил, и Баккат исчез так же неслышно, как появился.

– Что он сказал? – спросила Луиза.

– Он пришел сменить меня на вахте, но я его отослал.

– Я слишком много говорила. Который час?

– Ну, здесь время мало что значит. Ты рассказывай, рассказывай. Мне нравится тебя слушать.

Когда она рассказала ему все, что могла вспомнить о родителях, они перешли к обсуждению других тем – всего, что приходило в голову или к чему ее подводили его вопросы. Для нее было огромной радостью так свободно говорить с кем-то.

Теперь, когда она отчасти успокоилась и перестала отгораживаться от мира, Джим с радостью обнаружил у нее своеобразное сухое чувство юмора: Луиза одновременно была умна, самокритична, наблюдательна и зло иронична. По-английски она говорила свободно, намного лучше, чем он по-голландски, но акцент придавал ее словам свежее звучание, а редкие ошибки – очарование.

Образование, данное Луизе отцом, вооружило ее широкими знаниями и пониманием поразительного количества вопросов, и она много путешествовала, что особенно интересовало Джима. В Англии, на родине своих предков и своей духовной родине, он никогда не бывал, а Луиза описывала картины и места, о которых он слышал от родителей, но сам никогда не видел.

Часы утекали незаметно, и только когда длинная тень горы упала на маленькую хижину, Джим понял, что день почти закончился. Он виновато подумал, что пренебрег своими обязанностями и даже уже несколько часов не заглядывал в глазок.

Он наклонился вперед и посмотрел вниз по склону. Луиза вздрогнула от неожиданности, когда он положил руку ей на плечо.

– Они здесь! – Голос его прозвучал резко и настойчиво, но она не сразу поняла. – Кайзер и его люди.