Голубой берег

— Но нам необходимы и лошади, чтобы перевалить через перевал, доставить в Каратегин ячмень и привезти обратно семена пшеницы…

Тут все задумались и замолчали. Старики перешептывались. Стало тихо. В это время откуда-то донесся очень отдаленный глухой гул. Может, это был ветер, но невольно все повернули головы к двери.

— Горы, — сказал кто-то. — Перевалы закрыты. Дорог нет.

Это как будто сразу напомнило о приближении грозной распутицы. Тень тревоги и заботы легла та лица; все заспешили, и я опять вспомнил странную ярмарку. Веселье как рукой сняло. Киргизы прощались и уходили к своим караван-сараям, чтобы уехать поскорее из Дараут-Кургана по своим селеньям.

В помещении осталось несколько человек, которые согласились раньше идти с нашим караваном. Они переглядывались с нерешительным видом, говорившим, что они непрочь были бы нарушить наш уговор.

— Единственный путь — через Голубой берег… — нерешительно произнес кто-то.

— Голубой берег, Голубой берег! — заговорили все с каким-то страхом вполголоса. — Ого! Скоро наступит время падающих камней…

Опять я слышал об этом странном Голубом береге! Неведомая сила, заключающаяся в этом названии, казалось, готова была поколебать моих будущих спутников. Это, наверное, понял и Барон — он вдруг ожил. Став в дверях, он показывал рукой на далекие горы, гримасничая и тараща глаза.

— Ай, ай, ай, — говорил он, — вы никто не ездил Голубым берегом. Вы не знаете, что это…

— Я знаю, что такое Голубой берет, — вдруг сказал кто-то громко за его спиной.

Вошедший был высок — он заслонил собой всю дверь, и в первую минуту нельзя было разобрать его лица в темноте.

Потом, вглядевшись, все увидали вдруг, что это… Джалиль Гош. На голове его белела повязка, из-под марли смотрели на всех собравшихся черные суровые глаза. Он презрительно молча оттолкнул Барона в сторону, даже не посмотрев на него, и шатнул в комнату. Барон умолк, съежился и сейчас же куда-то исчез.

— Джалиль Гош! — воскликнул я. — Ты уже встал? Зачем это?

Но, взглянув на него, я понял, что такому здоровяку незачем задавать подобные вопросы: это настоящий сын дикой природы, он, как медведь, вставал, когда стояли ноги: раны его заживали на ходу.

Не отвечая на вопрос, он кивнул на дверь, и мы вышли. Был вечер. Перед нами расстилалось притихшее селение; снега, следы ушедшей ярмарки, площади, покрытые навозом, точно большой костер, разметенный ветром. Далеко за кишлаком выходила в степь длинная цепочка каравана. Все это окружали снега. Они уходили в синеву, а там за синевой поднимались стены гор; на западе они простирались иссиня-черной полосой, а на востоке ослепительно сверкали в вечернем закате.

— Дос, — сказал Джалиль Гош. — Ты мне теперь дос, самый большой друг. Я тебе обязан, потому что ты меня два раза спасал от смерти. Моя лошадь — твоя лошадь. Моя кибитка — твоя кибитка. Слушай: Барон мерзавец и бандит. Я хлеб ломал, клялся, что молчать буду; Барон серебряную гору знает. Оттуда серебро в Кашгарию возит. Золото, знает где. Все знает. Я тоже знаю. Есть в горах такое место: очень высоко, один месяц туда дорога только есть большая долина, никого нет, советской власти нет. Я тебя на одну гору поведу, там есть красные, как кровь, камни. Там их царь Сулейман доставал, давно, давно…

— Мне ненужны камни, — оказал я. — Джалиль, я не ищу золота. Я ищу ячмень и сею пшеницу. Но ты мне дос, и я очень рад тебе, как другу.

Я пожал ему руку, и Джалиль пристально посмотрел на меня, повернулся, вскинул ружье на плечо и, не оборачиваясь, зашагал прочь.

Он пересек площадь и поравнялся с тенью кибиток. Тут он остановился и повернул назад. Не дойдя до меня трех шагов, Джалиль посмотрел на меня и вдруг снял ружье. Он вскинул его к плечу и выстрелил. Пуля пробила дерево, сухой, замерзший карагач, снег посыпался на меня с его веток. Звук выстрела разлетелся по затихшему аулу, эхом отдался в караван-сараях, потом прокатился в поле, потом заворчал где-то уже далеко в горах.

— Вот как оно стреляет, — сказал Джалиль Гош, с волнением протягивая мне ружье. — Охотник Джалиль убил из него очень многих зверей. Он убивал из него и человека, без промаха… Я хочу, чтобы ты взял это ружье… Я должен заплатить за больницу. У меня больше ничего нет. Но я не хочу, чтобы кто-нибудь думал, что Джалиль — свинья…

— Джалиль, — закричал я. — Как тебе не стыдно! Ты думаешь, что я могу оставить охотника без ружья! У меня есть свое ружье.

Джалиль удивленно и сердито оглядел меня, потом, ни слова не говоря, опять повернулся и пошел. Я вернулся в дом.

Мои новые караванщики говорили между собой:

— Река Сурх-Об разлилась, снега тают, кишлак Катта-Карамук отрезан: он на том берегу. А нам через него ехать. Как быть?

Это был повод, чтобы попытаться отказаться от поездки, Я начал их уговаривать, мы заспорили.

В этот момент дверь открылась. На пороге стоял опять Джалиль Гош.