Голубое шампанское

Чарли сидела на корточках на листе изогнутого металла на нижнем – или самом внешнем – уровне колеса. Нигде в колесе не было силы тяжести, но, поскольку оно вращалось, чем дальше вниз ты спускался, тем тяжелее становился. Сразу за листом металла начиналась пустота – дыра метров двадцати в поперечнике, вырванная в обшивке колеса. Металл был выгнут наружу и вниз силой какого-то давнего взрыва, и эта часть колеса была хорошим местом для осторожной ходьбы – если вообще возникала необходимость здесь ходить.

Она вернулась к шлюзу, вошла в него и закрыла за собой наружную дверь. Она знала, что это бессмысленно и что за наружной дверью нет ничего, кроме вакуума, но это правило было внушено ей очень прочно. Когда проходишь через дверь, запирай ее за собой. И запирай тщательно. А если этого не сделаешь, то ночью тебя убьет высасыватель дыхания.

Она вздрогнула и направилась к следующему шлюзу, внутри которого тоже был вакуум, как и в том, что остался позади. Наконец в пятом шлюзе она шагнула в крохотную комнатку, где была пригодная для дыхания атмосфера, хотя и холодноватая. Оттуда она прошла через еще один шлюз и лишь тогда осмелилась снять шлем.

Возле нее стоял большой пластиковый ящик, а в нем, дрожа на обрывке окровавленного одеяла и не совсем в ладах с миром, лежали два щенка. Она достала их, по одному в каждую руку – что не сделало их счастливее – и удовлетворенно кивнула.

Девочка поцеловала щенков и положила их обратно в ящик. Сунув его под мышку, она повернулась к другой двери. Было слышно, как эту дверь царапают когтями с другой стороны.

– Лежать, Фуксия! – крикнула она. – Лежать, мамаша-псинка.

Царапание прекратилось, девочка открыла последнюю дверь и вошла.

Фуксия со станции Чарли послушно сидела, насторожив уши и наклонив голову. В ее глазах читалась та полная и трепетная сосредоточенность, какой может достичь только ощенившаяся сука.

– Я их принесла, Фукси, – сказала Чарли. Она опустилась на колено и разрешила Фуксии поставить лапы на край ящика. – Видишь? Вот Хельга, и вот Конрад, и вот Альберт, и вот Конрад и Хельга. Один, два, три, четыре, одиннадцатьдесять[13] и девять и шесть будет двадцать семь. Видишь?

Фуксия с сомнением посмотрела на щенков, потом захотела вытащить одного из них, но Чарли ее оттолкнула.

– Я сама их понесу, – сказала она, и они зашагали по тускло освещенному коридору. Фуксия не сводила глаз с ящика, повизгивая от желания добраться до щенков.

* * *

Эту часть колеса Чарли называла Болото. Давным-давно здесь что-то сломалось, и чем дальше, тем хуже здесь становилось. Девочка предположила, что это началось после взрыва – который, в свою очередь, стал косвенным результатом Умирания. Взрыв перебил важные трубы и провода. В коридор начала просачиваться вода. Дренажные насосы удерживали ситуацию от превращения в катастрофическую. Чарли редко сюда приходила.

В последнее время в Болоте начали появляться растения. Они были мерзкие на вид – трупно-белые, или желтые, как зубной налет, или серые, как грибы. Для них тут было совсем мало света, но они, похоже, не возражали. Иногда она даже задумывалась: а растения ли они вообще? Однажды ей показалось, что она видела рыбку. Она была белая и слепая. А может, это была жаба. Ей не нравилось о таком думать.

Чарли брела по воде, прижимая одной рукой коробку с щенками, а второй удерживая шлем. Рядом с ней брела недовольная Фуксия.

Наконец они выбрались из воды и вернулись в те места, которые Чарли знала лучше. Она свернула направо и поднялась на три пролета по лестнице, закрывая за собой дверь на каждой лестничной площадке, и вышла на Променад – прогулочную палубу, которую называла домом.

Примерно половина ламп не горела. Ковер был сморщенный и заплесневелый, и протертый в тех местах, где Чарли ходила чаще. На стенах местами виднелись потеки или росла плесень, как пятна проказы. Чарли редко замечала эти изменения, если только не рассматривала свои давние фотографии или не поднималась с технических уровней, как сегодня. Когда-то давно она пыталась поддерживать чистоту, но это место просто было слишком большим для девочки. Теперь она ограничивала уборку помещениями, в которых жила, – и, как любая девочка, иногда забывала наводить порядок и там.

Она выбралась из скафандра и повесила его в шкаф, где всегда его держала, затем немного прошла по плавно изгибающемуся коридору до президентского номера, где и жила. Когда она вошла, сопровождаемая Фуксией, давно дремавшая телекамера, установленная высоко на стене, ожила. Засветился ее мигающий красный глаз, и она рывком повернулась на кронштейне.

* * *

Анна-Луиза Бах вошла в затемненную комнату мониторинга, поднялась на пять ступенек в свой офис в задней части помещения, села и положила голые пятки на стол. Подбросила форменное кепи, поймала его ногой и принялась лениво вертеть. Сплела пальцы, опустила на них подбородок и задумалась.

Капрал Штейнер, ее заместитель в третьей смене, поднялся к ней на платформу, подтянул стул и уселся рядом.

– Ну? Как все прошло?