Голубое и розовое

БЛЮМА (закрыв лицо руками, дрожит всем телом и вдруг разражается истерическими рыданиями). Не скажу… не скажу… не скажу!

НЯНЬКА (который незадолго перед тем вошел в зал, подходит, кладет руку на Блюмину голову, обращается к Мопсе). Ладно уж… Не трожьте… Видите, как расквилили девчонку…

МОПСЯ. Что такое? Вы с ума сошли, Грищук! Шапиро, я вас в последний раз спрашиваю…

НЯНЬКА. Не трожьте, говорю! (Подошел к Мопсе, нагнул голову.) Нате, рубите!

МОПСЯ. Он пьян! Боже мой, он совершенно пьян!

НЯНЬКА. Рубите голову — я все сделал.

БЛЮМА. Нет, нет… Я сама, сама…

МОПСЯ (Няньке). Вы? Вы отперли ночью двери и она ушла?

НЯНЬКА. Не ушла — на руках ее вынес. Она и теперь, глядите, еле живая. Ничего не понимает, вроде как мешком по голове вдаренная. (Подошел к Блюме, взял ее за руки.) Пойдем, сирота, пальтишку твою дам, домой побежишь. (Повел Блюму к выходу, но, услышав дальнейшее, остановился.)

МОПСЯ (в бессильном бешенстве обводит глазами стены зала, притихших девочек. Вдруг что-то замечает). А это что такое? Вот это, на подоконнике? Нет, нет, не прячьте! Дайте сюда! Сию минуту дайте!

Катя подает.

(Читает). «Незабудки». Журнал для чтения. Номер первый». Обложка. А где же остальное? Посмотрите, Аверкиева…

КАТЯ. Софья Васильевна, здесь больше ничего нет.

МОПСЯ. Господи! Журнал «Незабудки»! Красными чернилами… Когда нам попечитель учебного округа только что… Ведь это же подпольная литература! Подумайте только! Подпольная! (Быстро уходит, унося обложку.) После ее ухода секундное оцепенение.

РАЯ. Вот вам и журнал!

С улицы доносится заглушенное двойными рамами нестройное пение. В зал стремительно вбегают Хныкина и Шеремет с группой девочек, бросаются к окну, лезут на подоконник. То же делают Маруся, Катя, Зина, Рая и другие.

ШЕРЕМЕТ (с подоконника). Ух, сколько людей! Огромная толпа!

ХНЫКИНА. Какие затрепанные! Оборванцы какие-то!

ЖЕНЯ (подошла к Няньке и Блюме). Нянька, это те и есть? Да?

НЯНЬКА. Не знаю, Ерошенька.

БЛЮМА (все время как-то безучастно стоявшая рядом с Нянькой, оживилась, вслушивается). Я знаю, знаю! (Бежит к стоявшей около царского портрета стремянке, оставленной после уборки, быстро взбирается на самый верх.)

Женя лезет за Блюмой. Нянька стоит около стремянки.

РАЯ. Зина, видишь? Мальчишка впереди, флаг несет!

ЗИНА. Смешной какой! Фуражка рваная, пополам расколотая!

МАРУСЯ. Окна проклятые! Не слыхать, что поют.

ШЕРЕМЕТ (с восторгом). Папка-то мой, папка! Прямо на них поскакал!

ХНЫКИНА. Осадил как шикарно! Что-то говорит… Дуся твой папа!

Слышен сигнал горниста.

ЖЕНЯ. Нянька, это чего же трубят?

НЯНЬКА (тихо). Молчи, Женечка. Сейчас, должно, стрелять будут.

Один за другим раздаются два оглушительных залпа. Среди девочек испуганные вскрики. Кто-то заплакал.

БЛЮМА (стоя на самом верху стремянки, протянула руки, отчаянно кричит). Ионя! Ионя!

Действие четвертое

В актовом зале. Всё, как всегда. Закрашенные до половины окна. Царский портрет. В глубине дверь в домовую церковь. На подоконнике Женя, Маруся, Рая и Зина. Все в платках: холодно. Маруся, сидя на подоконнике, усердно пишет. Остальные, стоя на подоконнике, пытаются что-то разглядеть на улице.

ЗИНА (вскрикивает). Видите? Видите?

ЖЕНЯ. Где? Где?

РАЯ. Вон там, на углу, за кондитерской… Видите?

ЖЕНЯ (передразнивая). «Видите? Видите?..» А что видеть? Видеть нечего.

ЗИНА (виновато). Мне показалось…

РАЯ. И мне…

ЖЕНЯ. «Показалось»!.. Вечно вам кажется!

ЗИНА (села на подоконник). Давайте лучше учиться, что ли.

ЖЕНЯ (тоже села). Чего ж учиться? Все равно сегодня уроков не будет.

РАЯ. А может, еще придет кто-нибудь?