Голубка

— Здравствуйте,— ответил он, не замечая ее вызывающего тона.

Он говорит:

— Вы срочно мне нужны. Примите смену и — на рандеву.

Женька торопится в прорабку, чтобы застать Виктора Викторовича: он-то должен знать, зачем ее вызывают. Про участок спрашивать особенно нечего, достаточно одного взгляда, чтобы понять изменения, происшедшие со вчерашнего дня, и то, что должно было бы измениться, но не изменилось.

Женька всегда избирала такой маршрут, идя на работу, чтобы, прежде чем попасть в контору и прорабку, прогуляться мимо своих объектов и иметь хотя бы общее представление о делах, о которых может зайти разговор.

Саркисов никогда не вызывал людей без особой надобности. Он был вообще на стройке личностью заметной, по-своему примечательной. Это признавали все любившие и не любившие его.

После гражданской войны, в которой он принимал участие еще подростком, он работал на Волховской ГЭС. Потом, уже будучи инженером, строил все более или менее известные отечественные станции, такие, как Днепрогэс, Куйбышевская, Камская... Только недавно и, конечно, не от него Женька узнала, что он лауреат Государственной премии, хотя никогда не видела на нем эту круглую медальку.

Саркисов не был, как тут любили выражаться, «человеком Шварца», чувствовалось, что его только терпят, не более.

Об этом говорили в коридорах СУЗП, кто с уважением, кто с неприязнью, некоторые со злостью. К Саркисову никто не относился равнодушно. Рабочие и мастера его побаивались, потому что он ранехонько приезжал на участки и, казалось бы, с одного взгляда все мог понять и узнать, прежде чем разнести того или другого прораба. Придя домой, он звонил на работу в одиннадцать и в половине первого ночи. Женька часто разговаривала с ним. Он требовал, чтобы его немедленно информировали о любом затруднении или неполадке, задерживающих ход дела на объекте. Рабочих, которые не умели или не хотели работать, он не держал. Сперва срезал зарплату (ведь говорили же, что СУЗП расшифровывается: «Саркисов урезает заработную плату!»), потом он находил повод и избавлялся от бездельников под благовидным предлогом реорганизации, и никто не мог к нему придраться. Но уже все знали, что, если в округе появится хороший специалист, он будет у Саркисова: тот словно бы нюхом чувствовал нужных людей и умел их поощрять и выдвигать. Может, по этой причине у Саркисова не бывало крупных провалов или невыполнения плана.

На расширенных совещаниях, случается, люди жалуются: у одних одни неприятности, у других другие, у кого прорыв, у кого недостача материалов. Саркисов же встанет и скажет, что у него все хорошо. Это и поражало Женю, что уличить его во лжи было попросту невозможно. Он всегда потом выполнял то, о чем говорил как об уже сделанном, того же требовал от своих подчиненных. Вообще его работников отличала особая черта профессионализма и делового таланта. Только с такими кадрами можно было преодолеть неразбериху большой стройки. Но наряду с этими деловыми качествами был Саркисов старомоден, а временами сентиментален. Как это все в нем уживалось, одному богу известно.

Он странно баловал своим вниманием Женьку (Евгению Васильевну) и хотя распекал ее так же, как других, но вдруг неожиданно заговаривал с ней о совсем посторонних вещах, и тогда она терялась и робела.

Женя старалась понять Саркисова и немножко боялась его. Уж лучше не было бы такого внимания к ней. Временами она отчаивалась, видела, что никогда не сможет работать так, как требует Саркисов, значит, никогда не сможет оправдать его доверия.

Теперь Саркисов звал ее для разговора, и это не предвещало ничего хорошего. Виктора Викторовича она, как назло, не нашла, сменщики с других участков, даже прохиндей Юрка Половников, всеобщий любимец, ничего не знали.

Она переступила порог кабинета главного инженера управления, готовясь к самому худшему, как ей подсказывали чутье и обостренная интуиция.

Так оно и случилось.

«Витька! Я тебе пишу, и оттого мне кажется, что ты здесь. У меня все-все очень плохо, просто ужасно... Валяюсь в кровати, реву с обеда, опухла вся. Сегодня со мной говорил Саркисов, сказал, что меня переводят на должность инженера по технике безопасности. Это сейчас очень важно, потому что техника безопасности ка стройке ни к черту, только и жди, что-нибудь случится, а у него, Саркисова, нюх на это особо чувствительный.

В общем-то он всего этого не говорил, а только я сама все поняла. Я отказалась. Я заявила, что уйду в управление основными сооружениями, в УОС, на бетон. «Только в том случае, если вместо себя найдете нужного нам человека,— сказал Саркисов,— и чтобы он мне подходил!»

Я вышла от него с покрасневшими глазами, потому что терла их, чтобы не зареветь. Побежала к главному инженеру в котлован. Он даже разговаривать не стал: «Мест нет». И все. Мне говорили, что он женщин у себя терпеть не может, с ними он не разговаривает. За что его только скульптор лепил, приезжал тут один, создавал портрет нашего современника. У него седая голова, крупное лицо, но все равно никакой он не идеал, я ему хотела это сказать.