Голубка

Кардинал увидел мое замешательство, заметил движение, выдававшее мою слабость, и приподнялся.

«Подойдите, не бойтесь», — сказал он.

Не знаю, какое чувство заставило его смягчить свой обыкновенно суровый голос, но этот голос подал мне надежду.

Я собралась с силами и почти побежала к нему, чтобы броситься ему в ноги.

Жестом он приказал отцу Жозефу удалиться. Тот повиновался, отойдя на такое расстояние, чтобы видеть нас, но не слышать нашего разговора.

Я склонила голову и протянула к кардиналу-герцогу обе руки.

«Чего вы ждете от меня, дочь моя?» — спросил он.

«Монсеньер, монсеньер, я прошу о милости, от которой зависит не только моя жизнь, но и мое вечное спасение».

«Как ваше имя?»

«Изабелла де Лотрек».

«Вот оно что! Ваш отец верно служил королю. Это редкость в такое мятежное время, как наше. К несчастью, мы потеряли его».

«Да, монсеньер. Значит ли это, что я могу обратиться к вам в память о нем?»

«При его жизни я дал бы ему все, чего он мог пожелать, кроме разве того, что во власти одного Бога, а я всего лишь его простой наместник. Скажите, о чем вы просите».

«Монсеньер, я постриглась в монахини».

«Я помню это, поскольку по просьбе вашего отца я противился этому как мог и, вместо того чтобы приблизить ваше пострижение, как вы просили, назначил год отсрочки. Значит, несмотря на отсрочку, вы все же дали обет?»

«К несчастью, монсеньер».

«Да, и теперь вы раскаиваетесь в этом?»

Я предпочла отнести свое раскаяние на счет своего непостоянства, чтобы не оправдывать его своей верностью.

«Монсеньер, — сказала я ему, — мне было всего восемнадцать лет, и я лишилась рассудка, потеряв любимого человека».

Он улыбнулся.

«Да, а теперь вам двадцать четыре года и вы стали рассудительны».

Я восхищалась удивительной памятью этого человека, который помнил, в каком году произошло такое несущественное для него событие, как уход в монастырь незнакомой ему девушки.

Со все еще сложенными руками я ждала.

«А теперь, — продолжал он, — вы хотите нарушить обет, потому что женщина одержала победу над монахиней, мирские воспоминания преследовали вас а вашем убежище, потому что вы предались Богу телом, но душа — не правда ли? — душа осталась на земле. О, слабость человеческая!»

«Монсеньер, я погибну, если вы не сжалитесь надо мной!»

«Но вы выбрали монашество свободно и добровольно».

«Да, да, свободно и по доброй воле, но, повторяю вам, монсеньер, я была безумна».

«А как вы оправдаетесь перед Богом в вашем непостоянстве?»