Голуби в траве. Теплица. Смерть в Риме

«Нет, я не был участником Сопротивления, - говорил мне Кеппен, - хотя лично знал и глубоко уважал некоторых подпольщиков-антифашистов. Вообще мое поколение недостаточно активно боролось против гитлеровской власти. Но оно не дало гитлеризму ни одного Стендаля национал-социалистского духа и вообще ни одного настоящего писателя. Хотя бы это спасает честь моего поколения».

Неподалеку от Мюнхена, на берегу Штарнбергерского озера, расположился маленький курортный городок Фельдафинг. Светло-серая трехэтажная вилла с несколькими балконами и большой застекленной верандой. «Вот здесь, - рассказывал мне Кеппен, - я жил, вернее, обитал с января 1944 года. Тогда, как, впрочем, и сейчас, здесь пансионат. Его владелец, откровенный нацист, с самого начала отнесся ко мне с явным подозрением. Правда, документы мои были еще не просрочены, печати и солидные подписи представителей официальных учреждений производили нужное впечатление. Но шло время, и однажды хозяин пансионата заявил, что донесет на меня в гестапо. Я не стал с ним спорить, только заметил, что в таком случае не поздоровится и ему за «укрывательство дезертира». Тот понял и на всякий случай упрятал меня в подвал. Там я провел много месяцев, до прихода союзных войск. Последние недели питался только сырой картошкой, которой, слава богу, в подвале было вдоволь. Так закончилась для меня война».

А потом переезд в Мюнхен, поиски жилья, работы. В те месяцы ему встретилась Марион, молоденькая девушка, потерявшая родителей, кров, имущество. Вскоре она стала его женой.

В 1951 году в небольшом штутгартском издательстве вышел в свет новый роман Кеппена «Голуби в траве», принесший автору широкую известность.

«Над городом шли самолеты-птицы, предвещавшие несчастье. Как гром и град был грохот моторов, как гроза. Гроза, град и гром днем и ночью, то рядом, то вдалеке, учебные вылеты смерти, глухой гул, содрогания, воспоминания на развалинах. Бомбовые люки самолетов еще были пусты…» - так начинается этот роман.

Еще живы воспоминания о страшных бомбежках, еще не расчищены развалины, еще не собрались вместе разбросанные войной немецкие семьи, а в воздухе уже запахло военной гарью. И что из того, что пока еще пусты бомбовые люки, ведь начинить их смертельным грузом не составило бы большого труда.

Последовательный антимилитарист, вернее, убежденный пацифист - к счастью, сегодня это слово уже перестало быть ругательством - Кеппен предостерегал своих соотечественников, и не только их, от необдуманных действий, которые могут стать роковыми. Недавнее прошлое еще далеко не стало достоянием истории, оно не только живо, но и жизнеустойчиво в условиях «холодной войны», бешеного антисоветизма и антикоммунизма.

Бесконечной вереницей проходят перед глазами читателя разношерстные обитатели Мюнхена, города, где всегда были особенно заметны шовинистические, реваншистские традиции. Здесь и затаившиеся гитлеровские приспешники, которые ждут своего часа, чтобы вновь занять командные высоты и погнать на новую бойню немецкую молодежь; и солдаты американской армии, белые и негры, чуждые друг другу и не понимающие толком, почему и зачем так долго должны они находиться далеко от родины, от своих близких, хотя война уже давно закончилась; и закоренелые циники, вроде киноактера Александра, который пользовался раньше покровительством геббельсовского министерства пропаганды, а теперь небезуспешно претендует на роль «звезды» западногерманского кино; и представитель литературной элиты, писатель Эдвин, считающий себя выразителем «общеевропейского духа» (некоторые критики утверждали, что прообразом его послужил поэт Т. Элиот); и художник Филипп, окутанный «мертвыми отходами веселья», чувствующий себя вне времени и пространства: «Страдал ли он, думая о погибших, о мертвых жилищах и погребенных товарищах? Нет».

Символический смысл получают изображенные Кеппеном картины послевоенного «черного рынка», безудержной спекуляции всем, на что возникал и не прекращался спрос: сигаретами и произведениями искусства, жевательной резинкой и женской красотой. А где-то рядом, надежно укрытые от постороннего взгляда, совершались другие сделки, продавались и покупались акции нефтяных компаний, металлургических заводов, строительных фирм.

И на этом мрачном фоне, подобно солнечной вспышке, неожиданно возникает любовь молодой немки Карлы и американского солдата негра Вашингтона. (Присущая Кеппену ироничность проявилась здесь даже в выборе имени.) Как трогательна их наивность, их искренность и незащищенность, как по-детски мечтают они о будущем счастье и свободе и каким все это оказывается иллюзорным! Вашингтон вспоминает таблички «только для белых», негритянские кварталы, «улицы расового неравенства». Никаких перспектив, достойных человека, прошедшего тяжкие испытания войны, которая велась «за свободу», «против тирании», «за гражданские права», как выясняется, нет.