Голуби

Пал Палыч кротко улыбался, польщённый свидетельством жены относительно своей замысловатой личности.

– А кто проект дома делал? – Как художник, Александр Семёнович понимал, что такой дом без участия архитектора было бы не возвести.

– Мне проект дали за банку мёда, – признался Пал Палыч. – Трёхлитровую. Никанорыч дал. Никанорыч – друг мой, который в Пушкинских горах физкультуру преподавал. Я с им дружил. Мне везло с друзьями – сам-то дурак, а водился с умными людьми.

– Никанорыч твой подсунул нам проект ня гожий! – в сердцах не сдержалась Нина. – На ходу перяделывали. Как можно в таком доме, чтоб только плита и камин? Разве будет тёпло? В проекте и котельной не было! Плитой и камином второй этаж обогреть можно? Няльзя. А у них ня предусмотрено. Вместо кочегарки была кухня. Проект-то какой-то чёрный. Чёрные его составили, у которых и зимы ня бывает – тёпло и нет в котле необходимости.

– А как ты хочешь на пустой карман хороший проект в начале девяностых? Кто тябе даст? – удивился простодушию жены Пал Палыч. – Но Нина верно говорит. Там, в проекте, так всё было прописано, что прорабу ня понять – руки бы оборвать, говорит, от этого проекта. А что делать? Дали тот, что дали – за банку мёда. И за то спасибо Никанорычу.

– Но какие в конце концов хоромы возвели! И это после барака-то, – примиряюще заметил Александр Семёнович. – А что было – то уж позади.

Оптимизм его не знал границ. Три месяца назад Александр Семёнович сломал вставную челюсть – не то орехи грыз, не то выронил и наступил случайно. Пётр Алексеевич привёз его в стоматологическую поликлинику к протезисту, сели у кабинета врача, ждут очереди. На этаже в каком-то из помещений шёл ремонт – дрели, пилы, болгарки на весь коридор визжат. Александр Семёнович говорит: «Хорошо, что своих зубов не осталось». – «Почему?» – не сообразил Пётр Алексеевич. «Вон как тут зубы-то буравят…»

– Ваша правда, – живо согласился Пал Палыч. – Я всем доволен. Об одном жалею – поздновато. Строиться начал в тридцать пять. Чуток попрежде бы – сам был бы молод, друзья бы ездили. Чуть-чуть бы раньше – лет на десять. – Пал Палыч придвинул рюмку к Петру Алексеевичу, разливавшему водку. – Но денег-то нет. Да и человек нязрелый… Так что выходит – няльзя было раньше. А в тридцать пять хоть денег тоже не было, да я знал, как без денег… Потому что батька говорил: «Сынок, с деньгами и дурак сладит, а ты попробуй без них». Это уже надо мозги – ума мало. – Пал Палыч пожевал стрелку лука. – Барак расселили, мы одни остались. Нам его за так, можно сказать, на разбор отдали и тут, на месте барака, разрешили строиться.

– Я плиты все разобрала, кирпичи вычистила, пяретаскала, в стопочку сложила, – перехватила у мужа эстафету Нина. – Уж я нагорбатилась на этом доме! А он, значит, придёт – брючки отутюжены, фуражка-кокарда, рубашка милицейская с коротким рукавом… Говорит: «Завтра придут строители – надо носить кирпичи». И поехал на службу. А я, йоперный театр, до двух ночи ношу кирпичи, чтобы строителям были, раз придут!

– Они на лясах, – пояснил Пал Палыч. – Надо кирпич наверх нанесть. Им подсобники нужны, а какие подсобники, раз денег нет? Мы сами…

– Какая баба, думаю, стала бы вошкаться с кирпичом, – продолжила счёт своим страданиям Нина. – Я тебя просто жалела. А то загадал два этажа да пошёл в милицию на сто тридцать три рубля…

– Потому что я в батьку. – Пал Палыч опасно махнул вилкой. – Вижу, уже кругом жизнь разваливается, и соображаю, что так всё и будет – всё посыплется. И «Объектив» посыплется. А милиция – она всегда милиция. Что с ней станется? Только, разве, в полицию пярекрестят… Я за всю жизнь, что прожил, ни разу по-крупному ня споткнулся. Вот так, чтоб ошибка в жанитьбе, в строительстве дома или ещё в чём-то…

– В жанитьбе – да! – чуть не подскочила на стуле Нина. – В жанитьбе тябе, дурень, крупно повезло! Долго ты Богу молился! В доме все два этажа, каждый сантиметр вот этими руками пройден…

– Призна́юсь честно, Ляксандр Сямёныч, – словно и не слыша Нины, прижал руку к груди Пал Палыч, – даже ня споткнулся тогда, когда хотели посадить, а и такое было – ничего, нашёл правильный путь. Даже тогда, когда страна разваливалась, я взялся строиться, а ня воровать – и ня преда́л свою страну. И вот по сей день прошёл по жизни и ни разу по-крупному нигде ня спотыкнулся. – Пал Палыч на мгновение задумался. – И чтобы по-мелкому – ня могу сказать.

– Что страну не предал, это ты, Паша, молодец, – одобрил Александр Семёнович. – Многие замазались.