Голуби

– Паоло обещал найти машину подешевле, – пояснил похрипывающий динамик. – Завёз в какие-то трущобы. Тут колоритно, но тревожно. Контора левая – по кредитке залог не бронируют, все расчёты только налом. Пока выбирали машину, пока торговались, пока договор составляли, пока деньги пересчитывали, пока каждую купюру фотографировали, пока в навигатор карту с русской речью качали… Словом – бодяга.

– Ёшкин кот, – посочувствовал Гуселапов. – Когда вернётесь?

– Ещё разок машине в зубы посмотрю и выезжаем.

Минут через сорок сошлись в гостинице. Пётр Алексеевич с Полиной выглядели изнурёнными, зато на парковке красовался свеженький «фортунер»: на спидометре – всего пять тысяч километров.

Перекусили в проверенном вчера заведении, после чего Гуселапов и Иванюта как завзятые знатоки повели Полину с Петром Алексеевичем на вечернюю прогулку – смотреть достопримечательности Лимы.

Спустя два часа, изнемогшие от благолепия и толчеи, забрели не то в какой-то сквер, не то на широкий бульвар, где сели на скамью, чтобы отдохнули гудящие ноги. Оказалось – местный Гайд-парк.

Сначала с невысокого каменного уступа, должно быть специально предусмотренного для народных трибунов, долго и размеренно говорил смуглый бородач, рассыпая знакомые слова: imperialismo, justicia, socialismo, reformas… Затем место бородача занял долговязый оратор в очках, под которыми темнели большие спокойные глаза. Он говорил не повышая голоса, но в речи его чувствовался скрытый жар и сдерживаемый драматизм. Слушателей было немного – некоторые прохожие ненадолго останавливались, другие шли мимо, не обращая на витию никакого внимания. Несколько раз в мелодичном выступлении долговязого промелькнула Rusia.

– Что он говорит? – обратился к Полине Иванюта.

– Он говорит, что Россия показывает всем пример, а Штатам – кукиш. Что она одна открыто противостоит болезни и распаду мира – той чуме, которую разносят по свету Estados Unidos.

– Так и говорит? – оживился Гуселапов.

– Так и говорит, – подтвердила Полина. – И ещё – что взоры униженных и оскорблённых вновь с надеждой обращены на Россию.

– Молодец какой! – Гуселапов от возбуждения хлопнул себя по ляжкам.

– Чем это униженным и оскорблённым наш весёлый капитализм приглянулся? – пробурчал под нос Иванюта.

– Он говорит: вы думаете, Estados Unidos – это демократия? Mentira! Ложь. – Полина прислушалась. – Они заботятся только о себе. Их бог – Мамона. Все остальные страны и континенты для них – тарелка, из которой они хотят черпать своей большой ложкой жирный суп. Для этого у них есть авианосцы и ракеты, бомбы и танки, для этого у них есть печатный денежный станок, благодаря которому они закабаляют долгами народы… В общем, у них есть всё. Но у них нет сердца. И душа их negra como carbón… Черна как уголь.

– Накипело у мужика, – одобрил Гуселапов.

– Где-то я уже это слышал. – Иванюта вытянул гудящие ноги.

– А всё равно приятно, – от уха до уха сиял Гуселапов. – И потом – сила правды не в оригинальности.

– А в чём? – поинтересовалась Полина.

Гуселапов снял очки, протёр стёкла полой рубашки и изрёк:

– Сила правды в истине.

– Аплодисменты. – Иванюта всплеснул ладонями. – Очень глубоко.

– А что такого? – удивился Гуселапов. – Не видишь разве, как нас разводят? Зайди в автосалон и посмотри на цены. Они же это специально. Они нас вынуждают красть и под статьёй ходить, чтобы в этих красавцах ездить. Роскосмос, Росатом, средства на сирот и инвалидов, пенсионные фонды – отовсюду чтоб тянули, разворовывали в прах, дотла. Только и забот у них, что искушать да в грех вводить… Чистые бесы.

– Учись соотносить потребности с возможностями, – улыбнулся Иванюта. – Это несложно.

Обычно в вопросах политики Пётр Алексеевич держал себя высокомерно и в беседе участия не принимал, но тут не утерпел и подыграл лукаво Гуселапову.

– Белым американским конгрессменам нельзя говорить неграм, что те черны, – изрёк он. – На адвокатах разоришься. И евреев тоже не тронь – закон все жилы вытянет. Про женщин нечего и говорить: в их сторону только чихни – размажут за сексизм. Единственное, что у них осталось – это русские. Их хоть Магогами, хоть Гогами крести, за это не посадят. Вот и пылят. Мы – их заветная погремушка. Отними её, и весь этот детсад поедет с петель. Невроз. Мозг разнесёт заряд подавляемых страстей.

Полина посмотрела на Петра Алексеевича с гордостью.