Голуби

Под утро аэропорт ожил, наполнился гомоном голосов, раскатами информационной трансляции и снующими – в одиночку и стайками – пассажирами, выгуливающими разнообразные породы чемоданов. Из Хельсинки в Новый Свет лететь оказалось дешевле, чем из отечества. Даже с учётом расходов на маршрутку из Петербурга в Великое княжество Финляндское. Полина, взбодрённая чашкой кофе, выглядела бравой, а Петра Алексеевича ни прерывистый короткий сон, ни душистый эспрессо не освежили – он то и дело встряхивал плечами, как вылезший из воды пёс, и прятал в ладонь зевок.

Повозившись с электронной регистрацией, сдали багаж. Изъяснялась за всех Полина – она свободно говорила на английском и испанском. У Иванюты с устным английским были проблемы, хотя читал в оригинале Бёрнса и Донна и даже, как ему казалось, что-то из прочитанного понимал. Что касается Петра Алексеевича, он со школьной скамьи знал полтора десятка слов по-французски и расширять запас не стремился, полагая, что пластичная и ёмкая русская речь куда больше подходит в качестве языка мировой дипломатии и международного общения, чем любая другая. Просто действительность, как всегда, запаздывает – мир ещё не осознал этого преимущества и не подтянулся.

– Три грации досель считались в мире, но как родились вы, то стало их четыре, – в духе девичьих поэтических альбомов отвесил комплимент Полине Иванюта, когда та у пёстрого стеллажа в зоне дьюти-фри перевела ему мелкий текст на этикетке виски.

– Роза вянет от мороза, наша прелесть – никогда, – в тон ему откликнулась Полина.

– Метлу придержи, – добродушно зевнул в сторону Иванюты Пётр Алексеевич. – Сокрушу.

Впереди были пересадка в аэропорту Амстердама, пестрящего всеми цветами кожи, и долгий перелёт над Атлантикой в интернациональном соседстве: слева – француз, справа – китаец.

Одиннадцать часов в запертом самолёте измотали их окончательно, хотя улыбчивые стюардессы и пытались развлечь, беспрестанно предлагая еду и выпивку.

Иванюта отыскал в базе бортового компьютера несколько фильмов на русском, кликнул первый попавшийся и заткнул голову наушниками. С выбором не угадал – увяз в какой-то несусветной ерунде про пришельцев и отважную московскую шпану. От огорчения сперва принялся следить за зелёной линией на мониторе, – линия мучительно медленно удлинялась, отмечая пройденный путь, – потом пошёл гулять по аэробусу, благо проходы между тремя рядами кресел позволяли. Отстоял из любопытства очередь в туалет: всё было в порядке – вода в горшке сначала журчала и вдруг резко хлопала, как пробка от шампанского. Затем в хвосте самолёта обнаружил Петра Алексеевича с Полиной и поточил с ними балясы. Потом вернулся в кресло и открыл «Соляной амбар» Пильняка – взял с собой на случай внезапного досуга. Через час, утомившись литературой, принялся листать распечатанный на цветном принтере атлас-определитель Curculionidae of South America – картинки не требовали перевода, а вся систематика была на латыни…

Да, помимо поэзии, имел Иванюта ещё одну склонность – долгоносики. Он собирал долгоносиков. Коллекция его уже насчитывала порядка трёх с половиной сотен видов, причём большинство из них, как и полагается, были представлены парой, а некоторые и пятью-шестью экземплярами, если насекомыши с хоботами-головотрубками ловились в разных регионах или имели отличия в параметрах – размер/расцветка. Некоторые, вроде апионов или рамфусов, не превышали макового зёрнышка (их на белых плашках расправлял для Иванюты человек редкой профессии – монтировщик насекомых Петрунин, а с теми, что покрупнее, можно было управиться и самому) – ими Иванюте приходилось любоваться в бинокуляр, под оптикой которого малютки представали во всей красе своих хитиновых доспехов, но были и пальмовые долгоносики – эти едва умещались на ладони. Если Пётр Алексеевич с Полиной, зачарованные экзотической авантюрой, отправились в скитания исключительно за впечатлениями, не в силах противиться манящему соблазну далёкого заповедного мира, то Иванюта рассудительно – хотя и с внутренним трепетом предвкушения – уповал на пополнение своего пёстрого собрания. Собственно, он и предложил маршрут.

В Лиме на паспортном контроле за всех снова отдувалась Полина: мол, эти два guys со мной – they don't speak any language. На местную лингву переходить не спешила, должно быть, за редкостью применения не была в своём испанском достаточно уверена, хотя в пору студенчества целый год практиковалась в языковой среде на Кубе.

– Ничего, здесь быстро защебечет, – заверил Иванюту Пётр Алексеевич у ленты багажного транспортёра.

Таксист от аэропорта до гостиницы на авениде Ареналес, где забронировал номера Гуселапов, запросил двадцать долларов. Без пояснений было ясно – грабёж.