Головоломка

Можно сказать, что это существо было очень хитрым и пронырливым, только по тому, как оно двигалось и поворачивало голову. Эта голова — я уже смог различить ее форму, так как полностью рассвело, — была длинной и толстой, как большое бревно. Когда существо подползло поближе к козе, его челюсти раскрылись, и это выглядело так, будто бревно расщепили пополам. Во рту — ряды зубов, похожих на щепки, которые сверкали даже в неярком утреннем свете. Эти зубы были такой же длины, как ножи для резьбы по дереву, а может быть, даже длиннее.

Потом я чуть не откусил себе язык от ужаса, потому что голова уже дернулась к беременной козе и схватила ее челюстями.

Меканье тут же прекратилось. Этот зверь из тропического леса в мгновение ока заглотил ее целиком чудовищным ртом. Раздался хруст костей, и у меня возникло ощущение, что существо в один присест сжевало бедную козочку. Она выглядела воробышком в тигриной пасти. Вначале я еще видел ее ноги, торчащие из пасти монстра как спички… Затем нескольких быстрых движений — и они исчезли в пасти, пережеванные вместе с остальной козочкой.

Думаю, у меня из горла вырвался звук, потому что голова чудовища повернулась в мою сторону. Казалось, что оно какое-то время смотрело на меня, и у меня возникло ощущение, что оно улыбается. Но возможно, это была только игра воображения, ну, понимаете, из-за этих торчащих зубов и всего остального. По толстым губам чудовища текла кровь, и оно слизнуло ее огромным языком. Потом оно вдруг повернуло голову в противоположную от меня сторону и посмотрело на коз в загоне. Я почти что услышал, как оно думает: «А не взять ли мне еще одну?» — но шум из палатки заставил его насторожиться. В конце концов, когда холодный пот уже стекал по моей груди и спине, оно повернулось и посеменило на коротких ножках в сторону леса.

Я все еще сидел на месте и дрожал, когда весь лагерь, старая деревня и все вокруг полыхнуло огнем. Р-р-раз — и все полыхнуло! Но как раз эта часть сна, как я думаю, была сном. Или это солнце взошло на рассветное небо, и все вокруг показалось пылающим. Понятия не имею, как все было. У меня остались только эти смешанные воспоминания. Вы должны помнить, что я до смерти перепугался. Думаю, это можно назвать шоком. Но я настаиваю, что монстр был настоящим и что он съел козу именно таким образом. Может быть, я присочинил что-то позже, из-за того, что я потом узнал и увидел.

Я помню, как папа вышел из горящей палатки в трусах и майке, зевнул и потянулся, подняв вверх руки. Потом он увидел оборванный конец веревки, к которой была привязана коза. Озадаченное выражение появилось на его лице, но оно тут же исчезло, как только он увидел меня, сидящего напротив.

— Макс! — позвал он. — С тобой все в порядке?

Но в горле все еще стоял ком, и я не мог ответить.

21 июля, остров Кранту

Думаю, во всей мировой истории еще никогда не было девчонки, которая извинилась бы перед мальчиком первой. Могу поклясться, что начиная с праматери Евы ни одна из них никогда не говорила: «Это была моя вина», пока мальчик не попросит прощения. Но и я не собирался сдаваться. Да, я проводил некоторое время на пляже, с надеждой глядя в сторону яхты, но не более того. Я признаю, что мне не хватало визитов на яхту. Хассану тоже. И когда бы мы ни приходили на пляж и ни смотрели на лагуну, Джорджия всегда была счастливой и над чем-то смеялась. Могу поклясться, она делала это специально, чтобы заставить нас думать, что ее все это не волнует. Не думаю, что она переживала.

— Меня это не волнует, а тебя? — спросил я Хассана, когда мы гуляли по пляжу, а смех Джорджии разносился над водой. — Мне на все это наплевать.

— Мне тоже, — ответил Хассан. — Ее глупый смех меня всегда раздражал.

— Меня тоже. Это, скорее, девчачье хихиканье, если ты хочешь знать мое мнение.

— Довольно противное.

— В любом случае, — сказал я, пиная ни в чем не повинного рака-отшельника в воду, — интересно бы узнать, что это за штука, о которой она говорила, — дюгонь?

— Я спросил Рамбуту. Он сказал, что это морской обитатель. Он сказал, что моряки в прошлом по ошибке принимали их за русалок.

— Тогда они не могут быть очень уж отвратительными. А то она сказала так, будто мы такие же отвратительные, как дюгони.

— Рамбута сказал, что они очень отвратительные.

Меня это несколько сбило с толку.

— Ну а как же тогда те моряки, которые думали, что это русалки?

— Я тоже сказал об этом Рамбуте, но он ответил, что в те времена моряки проводили в море по два года и все это время не видели женщин. Кажется, они успевали забыть, как вообще выглядит женщина.

Я пнул еще одного рака.

— Я бы тоже хотел их забыть, — пробормотал я. — Они не стоят того, чтобы их вспоминали.

25 июля, остров Кранту