Головатый (материал для истории Малороссии)

Щоб не загубить та козацької слави.

Ой встань, батьку, великий гетьмане,

Милостивий наш вельможний пане!

Та встань, Грицьку, промов за нас слово:

Проси у цариц1,— буде все готово.

Дасть грамоту на вічность нам жити,

Ми їй будемо вірніше служити![4]

Предавшись чувству, Головатый при пении начал плакать, а при повторении воззвания «к гетьману» зарыдал горько, голос пресёкся, бандура отброшена, и он упал на софу, продолжая плакать.

Все приступили с просьбою изъяснения на такую жалкую песню Всилу мог оправиться Головатый и, пересказывая содержание песни, был в необходимости рассказать подробно всё, чего лишились они с Сечью, призвание их вновь на службу, обещание устроить их, и как с смертию гетмана Потёмкина лишились они надежды на получение Тамани. «Теперь же, судя по ходу дела, — примолвил горюющий Головатый, — должно выкинуть из головы всякую мысль о обеспечении нашем. Дело длится; мы проживаемся для того, чтобы услышать отказ... Как мне не оплакивать потерю нашего гетмана!»

При расспросах отца моего у Головатого, на обратном пути из столицы, о появлении этой песни, он подтвердил всё, дошедшее к нам, и притом примолвил: «Эге! я видел, что здесь были такие люди, которые в тот же день донесут государыне о всём тут происходившем».

Головатый хотя несколько достиг своей цели. В самом деле, скоро узнали, что государыня изволила спросить о черноморском деле, и, по докладу, что, за другими важнейшими, оно ещё не кончено рассмотрением, изъявила свое неудовольствие и приказала поспешить производством и потом взнести к себе. Дело зашевелилось.

Песня понравилась всем, положена на музыку, явилась у дам на фортепьяно, пета ими... Головатого приглашали по-прежнему на обеды и всегда с бандурою, просили спеть «свою» песню; он пел и при случае плакал припевая или пел приплакивая. Говорили: «Как хитёр черноморец! написал жалобу, подделал голос и поёт публично» — говорили, толковали; а дело, зашевелившись, встретило остановку — и снова замолчало. Так протёк июнь и прошли первые дни июля.

С 10-го на 11-е июля, ночью, Головатый в квартире своей разбужен был пушечною пальбою с крепости города. Поняв причину всеобщей радости, закричал он на своих: «Агов, хлопци, вставайте! станемо молитися богу, чи не пошлёт нам своей милости!» «Хлопцы» вскочили, положили несколько поклонов и пустились в город узнавать, какого ангела бог послал царскому дому.

— Ольга Павловна, Ольга Павловна! С чим и вас, батьку, поздоровляемо... — кричали возвратившиеся из разведывания.

— Помолимся же богу, — сказал Головатый, — за маненьку царевну; нехай росте здорова, на утиху бабушки и родителям, а нам на нове счастье. Бижить як можно швидше, — приказывал он своим после молитвы о новорожденной, — и яки перши попадете дрожки, сюда их; побижимо на всю нич в Царское Село. А ви, хлопци, одягайтесь, будемо во дворце.

Скоро, на лихих дрожках, поскакал Головатый с свитою из города и, не доезжая Царского Села, до восхождения солнца, остановился и во всём парадном убранстве своём лёг под деревом на земле близ самой дороги, приказав и своим то же сделать; дрожки же, привезшие их, отпустили в город.

Утром царедворцы, вельможи и всё спешило, в блестящих экипажах, в Царское Село для принесения поздравлений. При шуме проезжающих, Головатый приподнимал от земли свою бритую голову и, смотря на проезжающих, показывал себя находящегося в таком положении. Коротко знакомые с ним, узнавая его, останавливались и спрашивали, отчего он в шитом мундире, в орденах находится здесь и валяется на земле?

— А как же? — отвечал он.— Бог послал всеобщую радость, и мы спешим в Царское Село принести и свои поздравления.

— На чём же вы спешите? Где ваши экипажи?

— А за что бы я нанял их, когда мне с «хлопцами» скоро не за что и харчеваться будет.

— Так вы это пешком?

— Оныи на колесницах, овыи на конях, а мы пехтурою, туда же за добрыми людьми, чтоб исполнить долг свой. Рада бы мама за пана, так пан не берёт, — так и мы рады бы поехать, так не на что подвод нанять. Как ни кончится дело наше, мы и тогда, не имевши чем выехать, взваливши торбы на плечи, также «поченчикуем» домой, как теперь сюда... — И много подобного объяснял Головатый расспрашивающим его.

Прибывшие в Царское Село вельможи рассказывали один другому о встрече с черноморцами и довольно громко рассуждали о положении, в какое приведены они чрез медленное решение дела их. Суждения усилились, когда, по съезде всех во дворец, Головатый с свитою своею явился в улицах Царского Села, идущий пешком и показывающий, что он едва движет ноги от дальней ходьбы. Изможденный, усталый явился он в зале и изъявлял беспокойство: «не опоздал ли? Сторона неблизкая, Петербург от Царского Села; а дрожек нанять не могли, — прожилися совсем».