Голос зовущего

Взгляд Грегуса скользнул по рукам Карлсона. Тот ощутил его взгляд, как ощущают паука, ползущего по телу. Засвербели кончики пальцев. Грегус загонял под ногти заостренные спички, другим, другим, и при этом участливо спрашивал: «Ну, каково? Вам не больно? Станет больно, скажите, мы не садисты, сразу же прекратим!» А у человека от такой пытки глаза из орбит вылезали, и завязанный полотенцем рот двигался медленно, жутко, и губы вспухали под полотенцем, до крови искусанные. Со многими Грегус так поступал, по дороге в тюрьму их пристреливали, но иной раз Грегусу нравилось просто поговорить, вспороть незрелую душу, вытрясти из нее секреты, загипнотизировать жертву, к тому же ему не давал покоя вчерашний разговор с фон Г., он еще надеялся похвастать, что одолел социалиста, применив исключительно силу мысли.

Слюнтяи декаденты ненастными ночами выли на груди своих девчонок, читали слезливые стишки, с испугом косились на окна, когда ветер дергал ставни.

Руки Карлсона неподвижно лежали на коленях.

Грегус решил, что парень от страха пальцем не способен шевельнуть. В то же время и Грегус невольно заражался спокойствием Карлсона. Господин пристав с утра пропустил несколько рюмок можжевеловой водки, и оттого в голове уважаемого чиновника и бывалого полицейского был сумбур, ералаш, беспорядок, с такой головой нелегко расставить вещи по местам, и приставу казалось, что это он излучает покой, это от него так светло в кабинете, и от избытка хорошего настроения вдруг на коленях замурлыкал шаловливый, пушистый котенок.

Почему бы не сделать этого отчаянного парня своим должником, мне нужны отчаянные парни, которые не держат зла на старого, доброго Грегуса! И когда солдаты наведут на него винтовки, пусть парень умрет с мыслью, что я был его благодетелем.

Карлсону в разговоре с Грегусом помогла его безотчетная вера в будущее — будущее свое и партии. Каждый человек обладает большим или меньшим даром предугадывать жизнь на много лет вперед, поскольку ему известен свой характер и характер тех трудностей, с которыми придется столкнуться. Сущность Карлсона уже теперь весомо и прочно покоилась в будущем, свернувшись и сжавшись наподобие огромной пружины.

Черный змей на камне в море
Мелет белую муку:
Хлеб для тех господ суровых,
На кого все спину гнут…

Будущее покоилось в сущности Карлсона, словно свинцовое море за завесою лет, а где-то глубоко внизу, по ту сторону завесы стоял Грегус, еще не понимая, что в безудержном беге времени распахнется завеса, неумолимый поток ринется вниз, неотвратимый и праведный, как гнев народный, как обвал в руднике, и черный гигантский змей будет молоть муку на скале среди бурного моря, и нет у Грегуса будущего, песчаным комком рассыплется мир полицейского.

«У леса — уши, у поля — глаза, у полицейского — плутни, помни об этом, помни», — твердил про себя Карлсон.

Был у Карлсона еще один союзник — чувство самосохранения. Его можно было бы назвать и страхом. Механизм, подключивший волю, был, возможно, очень схож со страхом, предчувствием опасности. Предчувствие это заставляло чутко вслушиваться в слова Грегуса, искать западню в любом мнимо невинном вопросе, не пропускать мимо ушей даже безболезненные удары кнута.

Предчувствие опасности не позволяло рассеяться вниманию, не давало окунуться в дрему, в уютность мягкого кресла, предчувствие опасности удерживало волю на острие ножа. Бесспорное преимущество.

Грегус в своем кабинете не ведал опасности. Возможно, он чувствовал страх, возвращаясь ночью из полицейского управления домой, когда ждал взрыва бомбы, свиста пули, но в собственном кабинете, сидя в удобном кресле, он в какой-то мере утрачивал бдительность.

Конечно же, у такого полицейского туза отменный аппетит, удобная квартира, приличное жалованье, все это как бы обволакивает полицейского в мягкий кокон благополучия, полицейский теряет нюх ищейки, чует только запах крови, слабый след уже не берет. «Только не вздумай недооценивать его!» — остерегал себя Карлсон. «Иди по слабому следу, но будь осторожен, царский вепрь умен и коварен, у леса — уши, у поля — глаза, у полицейского — плутни».

Но в тот момент Карлсон не сознавал вполне всей своей силы, морального перевеса в сравнении с умственным бессилием заевшегося, спившегося Грегуса.

Я должен быть сильным, потому что меня ожидает дело, говорил себе Карлсон, я должен подавить омерзение, приветливо заглянуть Грегусу в глаза, мне дорого мое дело, я хочу видеть друзей, родителей, близких, хочу видеть голубое небо, зеленое море,

хочу быть свободным,

правда победит, жизнь победит, народ победит, если даже мне суждено умереть.