Голос зовущего. Рассказы

Что удастся обмануть Грегуса, провести ночь без пыток, а поутру семнадцатого января бежать, захватив с собой всех заключенных одноместной камеры.

Сбылись ли надежды Карлсона?

Отчасти. Ночью допросов не было, прожорливый сом заглотил крючок, и утро подошло в тревожных ожиданиях.

Часть пятая

I

Карлсон, Розентал, Грундберг, еще трое товарищей провели ночь в тесноте одиночки.

О подготовлявшемся побеге знали только Карлсон и Розентал. Остальные до последнего момента ни о чем не догадывались.

Без десяти минут восемь камеру открыли, сказали, что можно пойти умыться.

Еще через десять минут Спицаусис пригласил Карлсона на свидание.

— Ваша невеста уже здесь, — сообщил он и вытянул руку, ожидая, когда Карлсон положит на ладонь очередную дань, четыре рубля.

Свидание проходило в большой приемной.

— Ах, как хочется есть! — были первые слова Карлсона, когда он увидел Анну с корзинкой в руке.

— Сестра прислала тебе конфет, — сказала Анна и, отогнув салфетку, принялась выкладывать содержимое корзинки на стол.

— Почему сама не пришла? — спросил Карлсон.

— Заболела. Простуда. Слегла, пьет лекарства, хотела прийти, да я удержала.

Карлсон взял кулек с конфетами, предложил Спицаусису.

— Прошу, господин надзиратель, угощайтесь!

Спицаусис взял две конфеты.

— Не стесняйтесь, — уговаривал Карлсон, — берите еще!

Спицаусис взял еще две конфеты.

— А вот бутерброды, — сказала Анна.

Взяв сложенные увесистые ломти бутербродов, обернутые в вощеную бумагу, Карлсон протянул их Спицаусису.

— Желаете проверить, господин надзиратель?

— Нет, нет, — отмахнулся Спицаусис, полицейский-сластена, с аппетитом догрызая вкусную конфету, — что там в хлебе может быть, хлеб иголками колоть рука не поднимется. Ешьте на здоровье!

Этим утром в корзинке было много всякой снеди.

Окорок, копченая колбаса, дюжина апельсинов, те же бутерброды и кулек конфет., - Я вижу, вы настроились пожить у нас, господин Карлсон, вожделенно проговорил Спицаусис.

— Только как мне унести все это? — проговорил озадаченный Карлсон.

— Отнесите в корзинке, — великодушно дозволил Спицаусис.

Опорожнив в камере корзинку, Карлсон быстро вернулся.

— Вот получай, — сказал он, передавая Анне пустую корзинку, — и передай привет от меня сестре!

— Привет передам, спасибо. А что тебе принести в следующий раз?

— Птичьего молока. Аустра обещала мне сорочку и что-нибудь из белья.

— Завтра же все у тебя будет. Может, кроме птичьего молока, еще чего-нибудь съестного?

— Принеси пару пачек папирос «Рига». Что же касается съестного, ты знаешь, я ем все подряд.

— Ну, тогда приготовься к пиршеству, принесу тебе что-то очень вкусное. Совсем теплое, сниму со сковородки, и прямо к тебе!

— Да что ж это такое?

— Увидишь.

— А ты, я вижу, промокла. На улице опять дождь?

Или просто сырость?

— Пасмурно, и ветер сильный. Ночью прямо-таки буря разыгралась. Вода в Даугаве поднялась. Ну, теперь я, пожалуй, пойду. Будь здоров, веди себя хорошо!

— Сама веди себя хорошо. Привет Аустре!

— Спасибо.

Спицаусис в тот день совершил роковую оплошность в своей и без того оплошной карьере. Он не проверил бутерброды, а в бутербродах была пара миниатюрных браунингов.

Анна простилась и вышла.

На улице ветер закутал ее в промозглый туман. Ветер дул с Даугавы. Анна торопливо зашагала вверх по Театральному бульвару, миновала почтамт. Мимоходом улыбнулась рослому молодому человеку.

Улыбка служила условным знаком.

Оружие передано, тюремщики ни о чем не проведали, все в порядке.

Еще от полицейского управления за Анной увязался вертлявый тип, коллега Спицаусиса, тенью скользил за ней по обочине тротуара, а позади него, в отдалении, с ленцой прогуливался консервативно настроенный повар Озолбауд. Шагах в пятидесяти на бульваре неизвестные хулиганы расколотили фонари, и сначала Анна, потом шпик и наконец повар Озолбауд скрылись в предутренних сумерках.

II

Во вторник семнадцатого января в восемь часов пятнадцать минут четверо боевиков — Епис, Страуме, Мерниек и Бравый — вошли в здание полицейского управления и, миновав лестничную клетку, очутились в приемной сыскной полиции. Мерниек и Бравый задержались, сделав вид, что попали туда по ошибке, что им нужен паспортный отдел.

— Сс-кааа-ааа-жите, по-жааа-луйста, — томительно заикаясь, обратился Бравый к городовому, — ку-ку-куда н-аам…

«Чего кукушкой раскуковался, чего курицей раскудахтался», — хотел уж было оборвать его городовой, но одумался. Вроде бы господа солидные, одеты прилично, ну, заика, мало ли что бывает, и городовой вежливо осведомился:

— О чем, сударь, изволите спрашивать?

— Ку-ку-ку-да… — все тщился объясниться Бравый.

Епис и Страуме тем временем уверенно двинулись дальше.

Часовой, стоявший у входа, пытался их задержать, спросил, что им нужно.

— Нам нужен Круминь, — назвал Епис первую пришедшую в голову фамилию, дело срочное, и потому не задерживайте нас.

Опешивший постовой пропустил их.