Голос блокадного Ленинграда

   …Еще редактор книжки не листает
    с унылой и значительною миной,
    и расторопный критик не ругает
    в статье благонамеренной и длинной,
    и я уже не потому печальна:
    нет, всё, что днями трудными сияло,
    нет, всё, что горько плакало ночами,—
    не выплакала я, не рассказала.

    Я — не они — одна об этом знаю!
    О тайны сердца, зреющего в бури!
    Они ревнуют, и они ж взывают
    к стихам…
    И ждут, чело нахмурив…

1940

" На собранье целый день сидела — "

    На собранье целый день сидела —
    то голосовала, то лгала…
    Как я от тоски не поседела?
    Как я от стыда не померла?..
    Долго с улицы не уходила —
    только там сама собой была.
    В подворотне — с дворником курила,
    водку в забегаловке пила…
    В той шарашке двое инвалидов
    (в сорок третьем брали Красный Бор)
    рассказали о своих обидах, —
    вот — был интересный разговор!
    Мы припомнили между собою,
    старый пепел в сердце шевеля:
    штрафники идут в разведку боем —
    прямо через минные поля!..
    Кто-нибудь вернется награжденный,
    остальные лягут здесь — тихи,
    искупая кровью забубенной
    все свои н е б ы в ш и е грехи!
    И соображая еле-еле,
    я сказала в гневе, во хмелю:
    "Как мне наши праведники надоели,
    как я наших грешников люблю!"

<1948–1949 гг.>

ПУСТЬ ГОЛОСУЮТ ДЕТИ

    Я в госпитале мальчика видала.
    При нем снаряд убил сестру и мать.
    Ему ж по локоть руки оторвало.
    А мальчику в то время было пять.

    Он музыке учился, он старался.
    Любил ловить зеленый круглый мяч…
    И вот лежал — и застонать боялся.
    Он знал уже: в бою постыден плач.

    Лежал тихонько на солдатской койке,
    обрубки рук вдоль тела протянув…
    О, детская немыслимая стойкость!
    Проклятье разжигающим войну!

    Проклятье тем, кто там, за океаном,
    за бомбовозом строит бомбовоз,
    и ждет невыплаканных детских слез,
    и детям мира вновь готовит раны.

    О, сколько их, безногих и безруких!
    Как гулко в черствую кору земли,
    не походя на все земные звуки,
    стучат коротенькие костыли.

    И я хочу, чтоб, не простив обиды,
    везде, где люди защищают мир,
    являлись маленькие инвалиды,
    как равные с храбрейшими людьми.

    Пусть ветеран, которому от роду
    двенадцать лет,
    когда замрут вокруг,
    за прочный мир,
    за счастие народов
    подымет ввысь обрубки детских рук.

    Пусть уличит истерзанное детство
    тех, кто войну готовит, — навсегда,
    чтоб некуда им больше было деться
    от нашего грядущего суда.

1949

[ТРИПТИХ 1949 ГОДА]

1