Голодный город. Как еда определяет нашу жизнь

Масштаб успеха McDonald’s примерно ясен каждому: 30 ооо ресторанов по всему миру, 50 миллионов посетителей ежедневно, собственный «Университет гамбургеров» с 275 ⁰⁰⁰ выпускников. Пережив череду скандалов в начале нового тысячелетия: разоблачительный памфлет Эрика Шлоссера «Нация фаст-фуда», фильм Моргана Сперлока «Двойная порция» и «жировой иск» Сезара Барбера (он подал на McDonald’s в суд, утверждая, что сеть виновата в его сердечном приступе) — «золотые арки» вскоре оправились⁶⁹. Столкнувшись с обвинениями в том, что именно из-за нее население планеты толстеет и страдает сердечно-сосудистыми заболеваниями, компания доказала, что не утратила гибкости, свойственной Кроку: в меню появились напитки и блюда вроде родниковой воды и свежих салатов — правда, многие из последних, как выяснилось позже, по содержанию жиров превосходят даже стандартный чизбургер⁷⁰. В начале 2007 года McDonald’s объявил о крупнейшем за всю историю росте объема продаж, причем не в бурно развивающихся городах Азии, как можно было бы предположить, а в старушке Европе⁷¹. Вряд ли можно найти более наглядное свидетельство того, до какой степени маркетинг определяет наше отношение к еде.

ЕДА И САМОБЫТНОСТЬ

Сложно не заметить иронии в том, что американский фастфуд стал итогом развития одной из самых богатых и разнообразных гастрономических культур на планете — культуры, порожденной плавильным котлом массовой эмиграции европейцев в США. Как так вышло, что на такой почве возникла чуть ли не наименее выразительная кухня в истории? Ответ, как утверждает Харви Левенстайн в своей книге «Парадокс изобилия», заключается в том, что само богатство этой смеси привело к общенациональному кризису кулинарной идентичности⁷². По мере того как на американский берег, начиная с 1880-х годов, одна за другой выплескивались волны иммиграции, — из Ирландии, Италии, Германии, Венгрии, Польши, в стране начались отчаянные поиски пищи, которая подходила бы всем. Многие считали необходимым «американизировать» свою национальную кухню, избавляясь от всего самого интересного в ней вроде чеснока у итальянцев, кровяных колбас у немцев или паприки у венгров, полагая, что оно не может понравиться всем остальным. Результатом стала «кухня наименьшего общего знаменателя», лишенная своеобразия и остроты, чьим единственным достоинством было огромное количество свежего мяса, которым большинство эмигрантов не могли вдосталь наесться на родине. По мере увеличения порций люди начали добавлять к еде все больше тех немногих усилителей вкуса, которые устраивали всех — соли, сахара и жира. Эта формула наверняка вам знакома, ведь она породила самые невыразительные и в то же время самые популярные блюда на планете.

К началу 1950-х годов американская пищевая индустрия с ее гигантскими скотоводческими фермами, перерабатывающими заводами и сетями быстрого питания не имела себе равных в мире, и ее главным продуктом стал гамбургер. Распространив принцип экономии за счет масштаба, свойственный современному агробизнесу, на всю цепочку снабжения вплоть до обеденного стола, она добилась невероятного: корпоративный брендинг проник в самое сердце кулинарной культуры — в саму трапезу. Этот отрицавший всякую индивидуальность подход идеально соответствовал запросам смешанного общества, отчаянно стремящегося избавиться от остатков прежних кулинарных традиций. Но чтобы добиться успеха за пределами Америки, производителям фаст-фуда приходилось искать рынки сбыта в тех странах, где кулинарная культура уже ослабла и питание перешло на промышленную основу. Например, в Британии. Британская кулинарная культура впала в кризис раньше прочих по той простой причине, что Британия первой из стран мира пережила индустриализацию. Сторонники национальной кухни вроде Ханны Гласс могли сколько угодно ворчать насчет «французских трюков», но смертельный удар британской гастрономии нанесли не они, а промышленная революция. Именно из-за нее большинство населения перешло на промышленно переработанные продукты, ввозимые из-за рубежа. Она впервые в истории воспитала индустриализированный вкус. Джордж Оруэлл, ставя в книге «Дорога на Уиган-пирс» безжалостный диагноз британскому рабочему классу 1930-х годов, писал: «...Вкусовые рецепторы англичан, и особенно рабочих, теперь чуть ли не рефлекторно отвергают нормальную пищу. Число людей, предпочитающих консервированную фасоль и рыбу настоящей фасоли и рыбе, растет с каждым годом. Многие из тех, кому вполне по карману пить чай со свежим молоком, выбирают сгущенку — даже ту жуткую сгущенку, что сделана из сахара и кукурузного крахмала, на банках с которой крупно написано „Не предназначена для детского питания"»⁷³.