Голодный дом

– Неужели все это – дело рук человеческих? Каждый камешек, каждая былинка, каждая капля тумана, каждая веточка? Каждый атом? – Она пораженно качает головой. – Больше похоже на творение Господне.

– Знаете, док, ядерная физика тут ни при чем. Да, все это создано не богами, а людьми. Оризон – это своего рода театральные декорации, ну или как-то так. Осторожно, не запутайтесь в ежевике.

Маринус отцепляет колючую плеть от куртки.

– Ай! Даже колючки настоящие. А еще где-то такие места существуют? Вы там бывали?

Извлекаю нужные мне сведения из памяти Бомбадила:

– Это мой третий оризон. Первый – на Ионе, одном из Гебридских островов у побережья Шотландии. О нем вроде как давно известно тем, кто в этих вещах разбирается. Ну, относительно. Там очень клево. Он расположен в апсиде монастыря, только просто так его не найдешь, надо в строго определенное время пройти под одной из арок. А временной разрыв там крышу сносит. Я внутри всего день провел, а когда вышел, оказалось, что два года прошло. Вернулся домой, обалдел: мать вышла замуж за разведенного мудака из «Майкрософта».

– Невероятно! – ошеломленно лепечет мозгоправша-искусница.

– Ага, я то же самое подумал – невероятно. Из «Майкрософта», с ума сойти. А второй оризон был хардкорный. Вообще жесть! Йойо, астронавт из Сидар-Рапидс, обнаружил апертуру в кладовой художественной школы в Санта-Фе.

– А чем тот оризон отличался от того, что на Ионе, или вот от этого?

– Несчастливым концом, вот чем. Йойо оттуда не вышел.

Маринус останавливается:

– Он там погиб?

– Не-а, он решил там остаться – и до сих пор, наверное, там торчит. Понимаете, мы туда сунулись, а создатель оризона дома оказался. Мы же не знали, что он себя Иеговой вообразил, назвал свой мирок «Молоко и мед»{50}. Ну, я хотел уйти, а он обозвал меня отступником и… в общем, чуть не убил. Но это к делу не относится. А вот здесь… – по моему мысленному приказу Бомбадил широко раскидывает руки, – здесь тишина и покой. Благодать! Ой, смотрите, земляника!

Мы с Ионой уговорились накормить гостью обалдином под видом земляники. Если Маринус сейчас одну съест, то суборизон в доме создавать не понадобится. Срываю пару ягод покрупнее, засовываю одну в рот.

– Надо же, какая сладкая! Попробуйте.

Маринус протягивает руку и тут же ее отдергивает:

– Нет, спасибо.

Тьфу ты! Заставляю Бомбадила усмехнуться:

– Что, боязно?

Мозгоправша-искусница отводит глаза:

– Да так, вспомнилось… Во всех сказках, мифах и легендах упоминается о том, что в зачарованных местах ничего ни есть, ни пить нельзя – ни гранатового зернышка, ни волшебного вина фей, – иначе оттуда не выбраться.

Мысленно я проклинаю все на свете – и особенно доктора Маринус.

– В сказках, док? С каких это пор мифы и легенды считаются наукой?

– В сомнительных случаях, вот как сейчас, я всегда следую примеру Карла Юнга и полностью полагаюсь на интуицию.

Настаивать не стоит, она заподозрит неладное. Что ж, придется Ионе поднапрячься и создать суборизон.

– Как хотите, – говорю я и съедаю вторую земляничину. – Мне больше достанется.

Если бы Маринус не была такой Одаренной, я бы прибегла к увещеванию, вот только от неодаренных нам сейчас никакого проку. Маринус здесь именно потому, что она – Одаренная. Черт!

С вьющихся плетей глицинии свисают тяжелые кисти цветов, хотя в мире за стеной – октябрь. Маринус тянется к цветку, но рука ее хватает воздух. В оризоне посерело все, кроме нашей одежды. Одежда… Не могу отделаться от ощущения, что упустила какой-то важный момент. Что? Одежда? Вещи? Что именно? Такое же чувство возникло у меня перед нападением Салли Тиммс девять лет назад, но тогда я не обратила на него внимания. Иона с трудом контролирует оризон, иначе бы я его попросила сделать паузу и разобралась бы, в чем дело. Выходим на газон перед домом. Дорогу нам перебегает черно-белый павлин и тут же меркнет, оставив после себя лишь затухающий крик «Ки-и-и-я! Ки-и-и-я! Ки-и-и-я!». К счастью, Маринус этого не замечает, разглядывает дерево гинкго, которое приближается к нам слишком быстро, хотя идем мы медленно и с опаской.

– Я вчера вот до этого места дошел, – говорю я и замираю: тысячи опавших листьев взлетают с серой лужайки и возвращаются на ветви.

Маринус завороженно смотрит на дерево, но Бомбадила подташнивает. Это серьезное нарушение проекции, а не каприз оператора. Иона теряет контроль над оризоном.

– Здесь как во сне, – зачарованно шепчет Маринус.

«Заходите в дом, быстрее, все рушится», – телеграммирует брат.

Вот только как этого добиться?

– Давайте заглянем в дом, – предлагаю я гостье.

– В дом? А это безопасно?

Я заставляю Бомбадила беспечно ответить:

– Конечно. Что нам здесь угрожает?

Помолчав, она встревоженно спрашивает:

– Вы уверены?

Что ж, придется воззвать к чувству, которое наверняка преобладает над трусостью нашей гостьи.

– Знаете, док, не хотелось раньше об этом говорить, но есть шанс, что Фред Пинк жив и не знает, как отсюда выбраться, – замечаю я, глядя на окна верхнего этажа.

– Жив? Девять лет спустя? Почему вы так решили?

«Сестрица, вы уже внутри или как? – телеграммирует Иона. – Поторапливайтесь!»