Голодный дом

«Слава богу!» – думаю я и внезапно все понимаю.

Понимаю, почему в ее голосе звучит насмешка.

Понимаю, что отсюда не выбраться.

– Лучше поздно, чем никогда, – произносит строгий голос в трубке. – Обернись и посмотри на свечу на столе, у тебя за спиной. Немедленно.

Я покорно оборачиваюсь. В комнате темнеет. В замысловатом подсвечнике, покрытом рунами у основания, горит свеча. Пламя едва заметно колышется.

– Смотри в пламя, – велит голос. – Смотри.

Действительность складывается, как оригами, и сгущается до черноты. Тела я не чувствую, но вроде бы понимаю, что стою на коленях. Вокруг меня три лица. Слева от свечи – женщина лет за тридцать. Смутно знакомая… Это Мэггс из паба, но на двадцать лет моложе и изящнее. Блондинка с идеальной кожей, невероятная красавица. Справа от свечи – мужчина того же возраста, тоже светловолосый и тоже смутно знакомый… с чертами молодого Фреда Пинка. Это близнецы. Нора и Иона Грэйер – вот кто это! Оба совершенно неподвижны, как огонь свечи, как третье лицо над пламенем, глядящее на меня. Из зеркала смотрит Фрейя Тиммс. Шевельнуться не могу, даже моргнуть не могу. Нервная система отказала. С Салли то же самое было? Подозреваю, что да. Она обо мне думала? Ждала, что старшая сестра придет на помощь? Спасет? Или к тому времени ей было уже все равно?

– Невероятно!

Дрожащее пламя свечи то скручивается, то развертывается, освещая искаженное гневом лицо Норы Грэйер. Сколько я здесь пробыла – минуты или дни? Чтобы измерить время, нужно время.

– Как ты посмел?!

– Сестрица… – Иона Грэйер двигает челюстью, будто она неправильно вставлена.

Мое тело полностью парализовано – все, кроме глазных яблок.

– Как ты посмел рассказать всю нашу биографию какой-то жалкой журналистке!

– Так ведь Фред Пинк должен был чем-то заинтересовать Хрюшину сестру, иначе она бы раньше времени сбежала. Чего ты истеришь?

– Я? Истерю?

Капельки слюны долетают до пламени свечи.

– Ох, за одно упоминание la Voie Ombragée сеид бы тебя уничтожил! И был бы совершенно прав.

– Да? Вряд ли сеиду, да пребудет он в вечном покое, это бы удалось. Ну ты чего так всполошилась? Наша биография – чудо чудное, диво дивное. Когда еще представится случай поделиться ею с благодарным и неболтливым слушателем. Потому что наша гостья неболтлива. Вот давай ее спросим, болтлива она или нет. Чтобы ты волноваться перестала. – Он поворачивается ко мне. – Мисс Тиммс, скажите, вы собирались публиковать рассказ Фреда Пинка, услышанный в этот незабываемый вечер?

Не могу ни кивнуть, ни помотать головой.

– Будем считать, что нет, любезная сестрица. Можешь расслабиться.

– Расслабиться? Ты ведешь себя как разбалованный подросток! Вдобавок гостью мы заманили с большим трудом, от первого обалдина она отказалась, а…

– Нора! Нора, перестань. Прекрати немедленно. Ты опять за свое: пугаешь себя понапрасну всякими «если бы да кабы», вместо того чтобы наслаждаться весьма успешным результатом.

Я отчаянно пытаюсь понять, что происходит. Какой еще результат?

Иона поворачивает ко мне глумливое лицо:

– Фред Пинк тебе все рассказал, солнышко, но так и быть, я тебе еще раз объясню. Очевидно, сестра твоя унаследовала у тебя не только склонность к полноте, но и острый ум. Когда ты отправилась на встречу со мной – то есть со мной в теле какого-то старика, которое я позаимствовал, дабы изобразить мистера Пинка, – то на полпути передумала и решила вернуться. К такому повороту событий я подготовился заранее. За тобой следили, и в укромном уголке парка, у эстрадной площадки, один из наших контрактников из «Блэкуотера» прыснул тебе в лицо чудесным зельем. Ты, бедняжка, тут же упала в обморок. Однако же я и это предвидел, поэтому машина Ассоциации скорой помощи святого Иоанна ждала за углом. Наши незаменимые помощники усадили тебя в инвалидную коляску и за пять минут довезли к апертуре. Даже позаботились о том, чтобы ты не промокла, капюшоном личико прикрыли – от дождя и от досужих взоров. Итак, тебя доставили в наш оризон, который моя сестрица превратила в копию «Лисы и гончих», того самого паба, куда ты и направлялась, а потом завлекли в лакуну – в самое сердце оризона. Зная, что воспоминания Одаренных корректировать очень сложно, я на всякий случай стер из твоей памяти весь день, поэтому ты и не помнишь, как днем уехала из Лондона. А когда ты очнулась, я рассказал тебе самую сенсационную историю в твоей журналистской практике. – Иона проводит языком по верхним зубам. – По-моему, получилось весьма неплохо. Ах, я чувствую себя великим сыщиком, который на последних страницах книги раскрывает загадочное преступление. – Иона поворачивается к сестре, которая все еще негодующе глядит на него. – Да, любезная сестрица, согласен, томатный сок нашей гостье не понравился, а вот орешки кешью с обалдином она сжевала с большим удовольствием. Да, признаю, в роли Фреда Пинка я несколько увлекся и рассказал чуть больше, чем собирался. Ну и что с того? Через две минуты она умрет, а мертвые журналисты статей не пишут.

Она умрет? Он сказал «она умрет»? Меня сейчас убьют?