Голодные игры. И вспыхнет пламя. Сойка-пересмешница

— Добавил немножко меда, чтобы подсластить. И щепотку пряностей… — Посмотрев на нас так, словно хочет сказать еще что-то, он еле заметно качает головой и уходит.

— Что это с ним? — недоумеваю я.

— Пожалел нас, наверное, — отзывается Пит.

— Да уж, — бросаю я, наливая себе молоко.

— Нет, правда. Не думаю, будто весь Капитолий безумно рад, что мы возвращаемся на арену. Или кто-нибудь из других победителей. Публика к ним привязалась.

— Думаю, они забудут свои терзания, как только увидят кровь, — возражаю я ровным голосом. Не хватало еще волноваться о том, как Квартальная бойня отразится на настроении капитолийских зрителей. — Значит, пересматриваешь пленки?

— Не совсем. Так, изучал отдельные боевые приемы.

— Кто на очереди? — интересуюсь я.

— Сама выбирай, — говорит он и подает коробку.

Каждая из кассет помечена датой и именем победителя. Достаю одну наугад. Вот это да, как раз ее мы и не смотрели. Пятидесятый сезон. Год, когда победителем стал Хеймитч Эбернети.

— Эту мы еще не видели, — замечаю я.

Пит качает головой.

— Не надо. Хеймитчу не понравилось бы. Мы тоже не смотрим собственные Игры. И потом, он в нашей команде, так что это бессмысленно.

— А победитель двадцать пятого года здесь есть? — осведомляюсь я.

— Вряд ли. Он уже наверняка умер, а Эффи дала мне записи только потенциальных соперников… — Он задумчиво крутит в руках кассету. — А что? Думаешь, стоит взглянуть?

— Это единственная Квартальная бойня. Вдруг выясним что-нибудь стоящее? — На самом деле мне тоже не по себе. Словно мы собираемся вторгнуться на личную территорию Хеймитча. Хотя с чего бы? Те Игры смотрел весь Панем. И все-таки… Ладно, признаюсь, меня просто разбирает любопытство. — А Хеймитчу можно и не рассказывать.

— Ну, если так… — соглашается Пит.

Он ставит кассету, я устраиваюсь рядом с ним, пью молоко (которому мед и пряности придают божественный вкус) и, забыв обо всем, погружаюсь в мир пятидесятого сезона Голодных игр. После гимна президент Сноу — совсем еще молодой, но от этого не менее мерзкий с виду — читает карточку для второй Квартальной бойни, привычным торжественным голосом провозглашая, что на сей раз дистрикты обязаны предоставить вдвое больше трибутов. Следующие кадры уже рассказывают о Жатвах. Список имен кажется мне бесконечным.

Голова идет кругом при виде толпы детей, обреченных на верную смерть. Ведущая в нашем Двенадцатом дистрикте — не Эффи — точно так же начинает с бодрой фразочки:

— Дамы вперед! — и объявляет имя: — Мэйсили Доннер!

— Точно! — вспоминаю я. — Мамина подруга детства.

Камера находит в толпе Мэйсили, прильнувшую к двум другим девушкам. У каждой из них белокурые волосы. Очевидно, это дочери торговцев.

— А вот, кажется, и твоя мама, — глухо произносит Пит.

Он прав. Когда Доннер мужественно высвобождается из объятий, чтобы взойти на сцену, я узнаю одну из белокурых девушек. Надо же: в моем возрасте мама на самом деле, без преувеличений, была настоящей красавицей. А та, что рыдает рядом, держа ее за руку, очень похожа на Мэйсили, но не только… Лицо ужасно знакомое.

— Мадж! — удивляюсь я.

— Ее мать. Они были близнецами или вроде того, — поясняет Пит. — Отец как-то раз говорил.

Перед глазами возникает жена мэра Андерси. Мама моей подруги. Та, которая половину жизни проводит в постели, отрешившись от мира, скованная ужасной болью. Не знала, что у них с моей матерью была общая привязанность. Вспоминается почему-то, как Мадж появилась в метель с коробкой обезболивающего средства для Гейла. Как подарила мне брошку покойной тети — Мэйсили Доннер, трибута, погибшего на арене. Теперь я совсем по-другому буду смотреть на свою пересмешницу.

Хеймитча выкликают последним, и он поражает меня еще сильнее, нежели юная мама. Молодой. Полный сил. В это трудно поверить, однако внешне он очень даже ничего: темные курчавые волосы, серые глаза с искрой, как у подлинного обитателя Шлака, и уже тогда — ощущение опасности исходит от него.

— Ой, Пит! Надеюсь, это не он убил Мэйсили? — вырывается у меня.

Отчего-то мне невыносимо об этом думать.

— По-моему, шансы слишком малы, — качает головой Пит. — Все-таки сорок восемь игроков…

Вот они на колесницах — трибуты нашего дистрикта, как обычно, одеты в убогие шахтерские робы, — и первые интервью мы перематываем: жаль тратить время. Но раз уж Хеймитчу предстоит победить, подробно смотрим его беседу с Цезарем Фликерменом, практически не изменившимся с той поры, если не считать темно-изумрудного оттенка волос, век и губ. Даже синий костюм мерцает все так же.

— Итак, Хеймитч, в этом сезоне соперников будет на сто процентов больше. Что ты об этом думаешь, а? — подает реплику Цезарь.

Тот пожимает плечами.

— Не вижу разницы. Ну, набрали еще больше стопроцентных глупцов; на моих шансах это не скажется.

Публика взрывается смехом, и Хеймитч отвечает высокомерной, бесстрастной полуулыбкой — как у акулы.

— А он не лезет за словом в карман, — бормочу я.