Голодная кровь. Рассказы и повесть

Квак и чавк малых кроканчиков, зубовный скрежет крокодилов половозрелых, наполняли через громкоговоритель дикой музыкой, – как наполняется грузовик пустыми гремящими бидонами – облюбованный шутами Дворец культуры.

– А сейчас все вместе давайте гнать завистников на крокодилью ферму! Они с меня последнюю шкуру готовы были содрать. А теперь мы сами с них шкуру спустим – и на сумочки дамские. Айда за мной. Дамы вперёд! Я сказал вперёд, а не взад!

После пятого спектакля следователь прокуратуры Ламбатикова, дело об оскорблении общественной нравственности и открыла. Спектакль мигом сняли с репертуара.

– И правильно, меж проч, сделали, – вдыхая коки аромат, произносила разнежено, отчего-то с быстротой молнии покинувшая свой высокий пост, госпожа Ламбатикова.

А Терёха, выходя на сцену уже в другом, не запрещённом спектакле, продолжал изумляться:

– Это чем же ещё в ельцинское время можно оскорбить общественную нравственность? Чую шкурой: из чинуш наших страсть к былым запретам сочится. Ну, прям саудовский эльцинизм какой-то!

Тут Пудова Терентия изо всех дворцов культуры и турнули окончательно. Помыкавшись ещё несколько лет у ларьков на рынке, решил Терёха двинуть в Москву.

Зов укулеле

В те же нервно-скачущие недели и месяцы, Самоха, ударился в музыку. Сразу после развала «Чудесной Маротты», рассерчав на твердолобого Терёху, не желавшего ничего в цирковом спектакле менять, занялся Самоха отнюдь не шутовским делом.

Как-то попала ему в руки необычная разновидность гитары. Разновидность сильно смахивала на сплющенный ананас с воткнутой в него черпаком вверх уполовной ложкой. Обнаружился «ананас» в кладовке одного из домов культуры, откуда Самоха как раз собирался сваливать. Спросил про «ананас» у директора – тот пожал плечами: забирай, инструмент на балансе не числится…

Как называется четырехструнный ананас, издававший негромкий, но бархатисто-приятный звук, Самоха не знал. Смотался в музыкальные мастерские – там подсказали: укуле́ле. Откуда в городе Во взялась изрисованная таинственными узорами «гавайская народная бандура», – так Самоха, устав «ананасить», стал ласково называть свой инструмент, – никто толком не знал.

Стал учиться играть. И вдруг отчётливо услышал тихий, но неотступный зов. Кто его переливчато звал и куда, понять Самоха не мог. Слов иноязычных было не разобрать, зато мелодия была круглой, ясной: она чего-то требовала, добивалась, не хотела кончаться.

Тут поплыло-поехало. Мотивчики – крупно колышущиеся, океанские – сами собой стали вплывать в Самохину голову. Какие-то парусники, а иногда и корабли с высокими тонкими трубами, медленно швартовались в разгорячённом Самохином мозгу. Стал являться и некий аптекарь, в смешной докторской шапочке с болтавшимися сзади завязками, в долгополом кафтане. Выходило так, что аптекарь этот, то ли бывал в городе Во проездом, то ли где-то в отдалении тосковал по Дикому Полю, подступавшему к городу вплотную с юга. Произносил аптекарь всего несколько слов: «О, Шефферталь, майн херц…», «О, сердце моё, долина Шефферталь!» Причём произносил, когда грозно, а когда и со слезой.

Самоха в слова эти вцепился и, отложив на время укулеле, помчал в библиотеку. Стал искать. Несколько дней искал и нашёл-таки!

…31 января 1815 года, российский корабль «Беринг» (а поиному – «Атауальпа») встал на якорь у берега гавайского острова Кауаи, чтобы возобновить запасы воды и продовольствия. Во время стоянки правитель острова и вице-король всего гавайского архипелага по имени Кау-муалии нежданно-негаданно объявил об аресте и конфискации российского судна и всего груза, тянувшего на огромную по тем временам сумму в сто тысяч рублей. В ответ на такой финансовый абордаж глава Российско-Американской компании Баранов послал вооружённую до зубов экспедицию на корабле «Открытие» захваченное судно вызволять. И командовал вооружённой экспедицией как раз новоиспечённый российский барон, а по совместительству ловкий аптекарь, по фамилии Шеффер. Причалив к среднекрупному остров Оаху, где его благосклонно встретил король Камехамеха, аптекарь стал срочно потчевать многочисленную королевскую семью, всеми имевшимися у него лекарствами. И поначалу всё шло прекрасно: все больные и все здоровые сразу почувствовали резкое облегчение. Многочисленные родственники короля наперебой хвалили вкус лекарств и просили больше, больше, ещё!..

В это же время, не слишком хотевший подчиняться всеобщему гавайскому монарху, вице-король Кау-муалии, томившийся на своём острове от безделья и блуда, вдруг начал подозревать капитан-аптекаря в тайных кознях. Получив донесение об изменившихся настроениях вице-короля, Шеффер начал готовить команду к рукопашной схватке, чтобы с налёту и, как говорится, в один пых, освободить русский корабль, от нескольких десятков, шлёпавших босыми ступнями по «Берингу», туземцев.