Голод Рехи

– Вот и все, малыш, пришла пора прощаться, – тихо сказал Рехи, но собственный мирный голос пронзил больнее каленого меча. Он положил Натта на шкуру рядом с матерью и на прощание погладил по голове. В тот миг их миры разделились, белые линии приняли жертву.

– Папа, вернись! – заплакал Натт, и Лойэ пробудилась.

– Натт! – воскликнула она, распахнув глаза, и прижала к себе сына, покрывая его жаркими поцелуями. – Рехи? Рехи, ты здесь?

Она встрепенулась и выбежала на улицу, не отпуская Натта. Она простила! Она искала, но Рехи уже уносил ветер, обратно к Разрушенной Цитадели. Он дал клятву белым линиям и не желал, чтобы Натт вырос в гибнущем мире. Нельзя любить ближних без любви к миру, нельзя любить мир без любви к ближним. Безмерная радость смешивалась с грустью расставания.

Деревня растворялась в утреннем тумане, но неизменно отчетливыми оставались голоса и лица Лойэ и Натта. Они навечно поселились в сердце, даже если не осталось оболочки, этой скорлупы. Для неумирающей памяти нет преград и запретов.

«Как бы я хотел сейчас вернуться к вам!» – подумал Рехи, но вновь решительно схватился за линии, уничтожая остатки своего тела. Оно превратилось в полупрозрачный фантом, призрак пустоши.

Он – настоящая воля пустыни, ее хранитель и ее верный Страж. Пустыня тоже однажды может расцвести. Убрать бы то, что отравляло ее, превращая в обитель бесконечных мучений, вырезать и вылечить то, что натворили в своей долгой войне два обезумевших Стража. Их вело равнодушие, они мерили жизни миллионами и миллиардами. А Рехи видел каждого в отдельности: вот Лойэ с Наттом, вот Ларт и Санара, вот Инде. А вот двое детей, которые случайно встретились ему в день возвращения – человеческая девочка и эльфийский мальчик. Они, как оправдание их изъязвленного мира, весело играли вместе, и не существовало больше меж ними вражды.

«Эльфы оживут! Обязательно! Мы вернем все! Все линии станут белыми!» – обещал миру Рехи и вновь привлекал к себе сияющие хлысты, которые пронзали его и впивались в кожу. Кожу ли? Остался ли он еще? Стрела летела, лук растворился. Он устремлялся в сотни уголков мира.

– Вот и Великий Разлом, – провозгласил Сумеречный Эльф.

– Как ты и говорил, за Цитаделью, – кивнул Рехи. Под ними распростерлась пропасть. Такой огромной он еще не встречал, в ее недрах текла лава, потоки огня долетали до самой поверхности. Но Рехи больше не опасался, белые линии жгли куда сильнее, когда он стягивал края пропасти вместе с Сумеречным. А потом она покрылась песком, разгладилась исчезнувшим шрамом.

– Вот и все, – сосредоточенно кивнул Рехи.

– Остались вулканы.

– Хорошо! Мы все исправим! Все починим! Ради Натта, ради мира! – твердил упрямо Рехи.

Он полетел вместе с Сумеречным и Митрием по всему миру так же, как когда-то носились в поединке Двенадцатый и падший жрец. Но после них оставались лишь разрушения, а новые вестники умаляли боль земли, врачевали ее гниющие раны. Пустошь благодарила их, затихая и успокаиваясь. Все виделось как во сне, но ощущалось более чем реальным. Рехи терзался от боли, когда сгорало тело, но вскоре и мучения прекратились, больше белые линии не жгли пальцы, не выворачивали душу. Теперь он свободно договаривался с ними, не повелевал, но просил исправить, починить и вылечить.

– Где я? Почему я вижу только линии? Где весь мир? – спросил Рехи, зависнув в белом мареве, пронизанном сотнями тонких контуров. Радость в нем смешивалась с новым горем, хотелось оплакать себя, но и слез не осталось, как и самого тела. Не существовало больше пустынного эльфа.

– Теперь это твой мир, – провозгласил Митрий. – Это наш мир. Так мы все видим.

Рехи вспомнил Натта и Лойэ, их простую радость, неяркую земную жизнь. Ради такой он отказался бы от вечного сияния.

– Смогу ли я вернуться? – спросил он.

– Возможно, когда-нибудь. Ты теперь – Страж Мира. Наверное, первый, кто научился использовать свою силу по-настоящему, – торжественно кивнул Митрий. – А может быть, Хранитель Мира, сам нашедший в своем сердце великую силу, вне нашего эксперимента семарглов.

– Страж… Хранитель… Сила помогла – это главное, – согласился Рехи. – Звучит красиво, но я хочу вернуться.

– Путь еще не закончен.

Вновь они летели, сшивая разорванную ткань мироздания, находя те раны, которые оставил Двенадцатый. Рехи отчетливо помнил, откуда лился огонь, он указывал путь.

– Можно ли вернуть к жизни эльфов? – спрашивал он.

– Предлагаю вернуть природу эльфов и людей к исходной точке в начале Падения. Позволить эльфам насыщаться кровью ящеров, а людей отучить от человечины. Через три поколения можно обрушить истинный гнев на тех, кто отступает от правил, и сохранить тех, кто принял их. Только так этот мир вновь возродится, – решительно выступил Митрий, и Рехи едва не упал с высоты небосвода от такой наглости.

– Опять делить мир на избранных и проклятых? – рассмеялся Сумеречный Эльф. – Нет-нет, я не подчиняюсь таким правилам. Я хотел бы еще вспомнить о раскаявшихся и прощенных.

– Что же ты предлагаешь?