Голод. Одержимые

— Неуклюжая дура. Не могла просто уйти, надо сцену разыграть?

Я даже задохнулась от такого обвинения. Здоровой ногой толкнул ничего не подозревающего Макара в твердую грудь, достала осколок сама и схватила вещи.

Добежать до выхода из полутемного кабинета, конечно, не успела. Макар догнал, захлопнул перед носом двери и, подняв в воздух, вернул на прежнее место.

Хотел заняться ногой, но вид моей влажной промежности отвлек его на добрых полминуты. Я чуть ноги раздвинула, пальцы вжала в столешницу, мечтая, фантазируя…

Макар смотрел прямо туда как безумный. Челюсть сжимал. Ноздри раздувались как у быка на родео.

А что я? Пусть мучается. Что мешает отказаться от своего образа жизни и просто быть со мной?

Хочет ведь, по рукам, что собрали влагу, вижу — хочет. По пальцам, что проникают в тепло, заставляют издать рваный стон.

— *бана в рот, — ругнулся он, откинул меня на стол и стал сам трусы, как ребенку натягивать. — Как ты меня достала.

— Убей меня и дело с концом, — а что, это выход. Нет тела, нет чувств.

Глава 8

Но я кажется погорячилась, голень в его руке как в капкане, боль уже невыносимая. Рывок на себя и лицо в его жестком захвате.

— Ну, Макар… больно.

— Закрой свой рот! Идиотка, — ревет и отпускает лицо.

Обзываешь, а ногу держишь, взглядом грудь голую так и вылизываешь. Лучше бы языком.

— Бесишь, — буркнул он, а я не смогла не улыбнуться. Лыбилась, как дурочка все время, пока он мне ногу перекисью обрабатывал, спиртом обливал, бинтовал, пока одевал.

Пока на руки брал.

Как дочь родную. Как любимую.

Такси, возле которого коршунами блуждали парни, было уже у входа.

Макар посадил меня в него, но дверь не закрыл, наклонился.

— Василиса, — позвал он меня, а когда не обернулась, то схватил пальцами за лицо. В глаза заглянул и как будто внутрь меня пробрался. Каждую мысль. Каждое чувство себе забрал. Как дементор из Гарри Поттера.

— Не дури, а то…

— Америка, — закатила я глаза и по руке его щелкнула. Нечего трогать, раз не твое. — Я помню. Только, что мешает мне дурить там?

— А что помешает тебе вообще дурить? — касается он меня своей рукой и тут же одергивает, когда шепчу еле слышно:

— Брак с тобой.

Да, это было как минимум рискованно. Как будто сижу унижаюсь.

— Ну, скоро там? — спросил водитель и на меня взглянул, а Макар тут же ему в лицо пару купюр бросил. Зло. Рвано. Тот аж дернулся. А мне уже привычно.

— Тебе не за вопросы платят! Сиди и жди!

Он резко выпрямился, опалив меня пронзительным взглядом и захлопнул дверь.

С размаха, спасибо, что не с ноги. Машина аж затряслась.

Я только порадовалась, что Макар не на меня злость вылил.

Машина загудела, а я смотрела на напряженную широченную спину сквозь стекло.

Он, покрутив головой, словно разминая затекшую шею, чуть в сторону повернулся, и я увидела, как хотел сделать шаг ко мне. Ну правда хотел!

Но это проявление слабости он не мог себе позволить. Не тогда, когда парни стоят гурьбой с автоматами и следят за каждым движением.

Так же как не мог позволить себе меня.

Машина тронулась, я только смотрела в его темные как омуты глаза, впитывала мощную фигуру в джинсах и простой белой футболке, сглатывая слюну, вспоминая солоноватый вкус его кожи, сладость его семени.

И пусть я никогда его больше не увижу, я навсегда запомню жестокую любовь такого сложного, невозможного человека. Я буду продолжать жить, зная, что он любит меня.

Не любил бы, не отказался. Только сильный духом поборет свой врожденный эгоизм и отпустит ради безопасности. Ради другого человека.

И одно только это осознание принесло мне вязкое, такое противное спокойствие на душе. Потому что рвать ее из-за несбыточного глупо.

А меньше всего я хочу, чтобы Макар считал меня глупой.

‍‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‍

Глава 9.Данил и Паша

Четкие, размеренные движения. Рваные, протяжные стоны. Шумное заполошное дыхание. Сердце бьется как отбойный молоток.

Глубже. Сильнее. Чаще.

Одной рукой сжать бледную плоть ягодиц. Другой рукой сдавить кадык на горле. И дуреть, дуреть, сходить с ума, выть от единого механизма, который представляют собой два сплетенных мужских тела.

Таких разных. Таких одинаковых.

И вот Данила уже воет, сотрясается, до остервенения надрачивая свой член, чувствуя, как внутри готовится взорваться вулкан, орошая внутренности густой, белесой лавой. Свою он выплескивает в руку, которую тут же хватает Паша и слизывает все до последней капли, дрожа в пронзительном экстазе.

— Ох*еть, — только и выдает Данила и просто падает с колен на кровать, тесно прижатый влажным обнаженным телом любовника.

Его бесит, что подобных чувств не вызывает ни одна баба. Он не может признать себя долбаным гомиком, пугается своей сущности и решает во что бы то ни стало найти женщину, с которой можно испытать не меньший кайф.

Поэтому на поцелуй Паши он не отвечает, отталкивает парня и резко вскакивает с кровати.

— Вали отсюда, — только и говорит он, сразу направляясь в душ, чувствуя на себе насмешливый, бесявый взгляд.

— Телефон-то хоть дай позвонить, — слышит в след и кричит в ответ:

— Тумба в гостиной.