Голод

Лёньку буквально затрясло от такой наглости. В последний момент нога сама собой изменила направление удара, и мяч, который Лёнька планировал послать в дальний от вратаря угол ворот, врезался Башке в пах. Все, кто это видел, застыли на месте. Лицо Башки пошло красными пятнами, потом вообще стало фиолетовым. Глаза вылезли из орбит. Он утробно захрипел, как хрипит тюлень, когда копье зверобоя пробивает ему трахею, и, схватившись ладонями за причинное место, рухнул на колени. Остальные члены Генкиной команды бросились к нему, но они не знали, как ему помочь, а сам Башка только хрипел и таращил на них выпученные глаза.

Наконец его немного отпустило. Один из приятелей протянул Генке руку, чтобы помочь, но тот грубо отпихнул его и, скрипя зубами, поднялся на ноги.

— Сейчас я тебя разорву, салага! — пригрозил он и, словно последний загарпуненный Максом морж, яростно ринулся на обидчика.

Никто из игроков не рискнул остановить его, только Санька бросился на защиту старшего брата, но Башка попросту отшвырнул пацана в сторону. Лёнька с ужасом понял, что ослепленный яростью и совершенно «съехавший с катушек» громила может забить его насмерть.

— Лёнька, беги! — отчаянно закричал распластавшийся на земле Санька.

Надо было сваливать, но ноги как будто приросли к земле. А Башка неумолимо надвигался. Никогда в жизни Лёньке так не хотелось, чтобы Макс или начальник Заставы сейчас оказались рядом — только они и могли образумить Башку и поставить его на место. Но Карп вместе с Седым только что зашли в медпункт, а Макс как ушел куда-то с дочерью Седого, так с тех пор не появлялся во дворе.

Лёнька со всей ясностью понял, что никто, кроме него самого, ему не поможет. Осознание этого факта что-то перемкнуло у него внутри, и когда Башка оказался перед ним, Лёнька сделал то, чего никак от себя не ожидал: врезал прямым правым в его перекошенный злобой рот.

Башка очумело мотнул головой, его лопнувшие губы брызнули красным, но остановить накачанного злобой и ненавистью громилу одним ударом было невозможно. В следующее мгновение Башка всей своей массой врезался в Лёньку, подмял под себя, но не устоял на ногах и вместе с ним грохнулся на землю.

Все завертелось у Лёньки перед глазами, а удары посыпались на него со всех сторон. Иногда в пределах досягаемости возникала разбитая рожа Башки, и тогда он бил в ответ: кулаком, локтем, коленом, а когда руки и ноги попадали в тиски противника, не раздумывая, пускал в ход зубы. Рядом что-то кричали, но Лёнька не разбирал слов. Он оглох на одно ухо, подбитый правый глаз закрылся и почти ничего не видел, но Лёнька отчаянно сопротивлялся: извивался змеей, кусал своего врага, бил и царапался.

Наконец их оторвали друг от друга и растащили в стороны. Лёнька едва держался на ногах, и то лишь благодаря брату Саньке, подставившему ему свое плечо. Голова гудела, как пустой котел, по которому врезали палкой. Но с трудом сфокусировав взгляд на своем противнике, Лёнька с удовлетворением отметил, что в лепешку расквасил Башке губы, расцарапал лицо и прокусил мочку уха, отчего всю его щеку залило кровью. Пусть он не победил врага, но дал ему достойный отпор. И если понадобится, сделает это еще раз.

Глава 6 ЛИКИ СМЕРТИ

В медпункте по-прежнему стояла тишина, но в тамбур из-за неплотно прикрытой двери процедурного кабинета просачивалась узкая полоска света. Продолжая сердито сопеть — а может, это была возрастная одышка, Карп подошел к двери и резким рывком распахнул ее. Седой двинулся следом, но наткнулся на спину друга, соляным столпом застывшего на пороге.

— Карп, ты… — начал кормщик, но проглотил окончание фразы. Вернее, начисто забыл о ней, увидев отрывшуюся из-за плеча начальника Заставы невероятную, но от этого не менее страшную картину.

На полу посреди кабинета в луже крови лежал на спине Сергеич. Одну руку он откинул в сторону, другая, согнутая в локте, застыла возле головы. Правый глаз отблескивал из-под очков, а из левой глазницы сквозь разбитое стекло и оправу торчала стальная рукоятка хирургического скальпеля.

— Он…

— Мертв, — Карп все-таки вошел в кабинет, быстро глянул из стороны в сторону и снова перевел взгляд на неподвижно лежащего на полу доктора.

В отличие от своего товарища Седой никак не мог прийти в себя.

— Как же это? Он что, убил себя?

— Тогда сначала бы очки снял. Воткнуть что-то себе в глаз сквозь стекло довольно трудно.

— Так, значит… — Седой замолчал на полуслове. Он совершенно не представлял, что это значит.

Однако Карп, как и положено начальнику Заставы, быстро разобрался в ситуации.

— Его убили, — отрезал он.

— Убили? — механически повторил Седой, но Карп не стал отвечать на очевидный вопрос.

Вместо этого он остро глянул в лицо товарищу и неожиданно спросил:

— Какие у тебя отношения с Катериной?

— Мы расстались. А почему тебя это интересует?

— Расстались? Я об этом не слышал.

В интонации отчетливо слышалось недоверие. Седой ощутил нарастающее раздражение.

— Да, расстались, и уже давно, — твердо повторил он. — Но какое это имеет отношение к случившемуся?