Это показалось мне бесконечной оттяжкой… Я был этим так убит, что почти не сознавал, что уже очень долго хожу взад и вперед перед каким-то кафе.
Наконец я вошел, только чтоб отделаться от этого неприятного субъекта со стеклянным глазом. Он шел следом за мной из банка, не отставая от меня ни на шаг, и когда я на него поглядывал, он начинал рассматривать мостовую, точно ища чего-то.
На нем был светлый, клетчатый, слишком узкий пиджак и черные, лоснившиеся от жира брюки, болтавшиеся на нем, как мешки на ногах. На левом сапоге у него оттопыривалась заплата яйцевидной формы, так что казалось, что у него на пальце ноги был перстень.
Не успел я присесть, как вошел и он и уселся у соседнего столика.
Я подумал было, что он хочет попросить у меня денег, и полез за бумажником, но тут я заметил большой бриллиант, сверкавший на его опухшем мясистом пальце.
Не один час просидел я в кафе; мне казалось, что я сойду с ума от какого-то внутреннего беспокойства; но куда идти? Домой? Шляться по улицам? Одно казалось мне ужаснее другого.
Спертый воздух, неумолкающий нелепый стук бильярдных шаров, непрерывный кашель какого-то подслеповатого газетного тигра за соседним столиком; пехотный лейтенант с журавлиными ногами, попеременно то ковырявший в носу, то прилаживавший желтыми от табаку пальцами свои усы, держа перед собой карманное зеркальце; в углу за карточным столиком шум одетых в бархат отвратительных, потных, болтливых итальянцев, которые то с резким визгом, стуча кулаком по столу, выкидывали карты, то плевали на пол. И все это удваивалось и утраивалось в стенных зеркалах. У меня это медленно высасывало кровь из жил…
…Мало-помалу становилось темно. Кельнер со своими плоскими ступнями и кривыми ногами поправлял стержнем огонь на газовых рожках и затем, покачивая головой, отходил от них, убедившись, что они не хотят гореть.
Оборачиваясь, я каждый раз встречал острый волчий взгляд молодчика. Он быстро скрывался за газету или опускал свои грязные усы в давно уже выпитую чашку кофе.
Он низко нахлобучил свою твердую, круглую шляпу, так что уши его торчали почти горизонтально, но уходить он еще не собирался.
Это стало невыносимо.
Я расплатился и вышел.
Когда я закрывал за собой стеклянную дверь, кто-то схватился за ее ручку – я обернулся.
Опять этот субъект.
Я с досады хотел повернуть налево по направлению к еврейскому кварталу, но он оказался предо мной и заградил мне дорогу.
– Да отстаньте вы, наконец! – крикнул я.
– Пожалуйте направо, – коротко сказал он.
– То есть как это?
Он нагло посмотрел на меня.
– Вы – Пернат!
– Вы хотели, вероятно, сказать:
Он злорадно улыбнулся.
– Без фокусов! Пожалуйте за мной!
– Да вы с ума сошли? Да кто вы такой? – возмутился я.
Он ничего не ответил, распахнул пиджак и осторожно показал мне истертый металлический значок, прикрепленный к подкладке.
Я понял: этот хлыщ был сыщиком и хотел арестовать меня.
– Да скажите, ради бога, в чем дело?
– Узнаете, будьте покойны. В департаменте, – грубо ответил он. – Марш за мной!
Я предложил ему взять извозчика.
– Не стоит!
Мы пошли в полицию.
Жандарм подвел меня к двери. На фарфоровой дощечке я прочитал:
АЛОИЗ ОТШИН
Полицейский советник
– Войдите, пожалуйста, – сказал жандарм.
Два грязных письменных стола с грудами бумаг стояли друг против друга.
Между ними несколько поломанных стульев.
На стене портрет императора.
Банка с золотыми рыбками на подоконнике.
Больше ничего не было в комнате.
Кривая нога и толстый сапог под обтрепанными серыми брюками виднелись под левым столом.
Я услышал шум. Кто-то пробормотал несколько слов по-чешски, и тотчас же из-за правого стола показался сам полицейский советник. Он подошел ко мне.
Это был невысокого роста мужчина с седой бородкой. Прежде чем начать говорить, он оскаливал зубы, как человек, который смотрит на яркий солнечный свет.
При этом он как-то сводил глаза под очками, что придавало ему отвратительно гнусный вид.
– Вы Атанасиус Пернат, – он взглянул на лист бумаги, на котором ничего не было написано, – резчик камней?
Тотчас же оживился кривоногий за своим столом: он заерзал на стуле, и я услышал скрип пера.
Я подтвердил:
– Пернат. Резчик камей.
– Ну, вот мы и встретились, господин… Пернат… да, да… господин Пернат. Да, да. – Господин полицейский советник сразу стал удивительно любезен, точно он вдруг получил откуда-то очень радостное известие, протянул мне обе руки и, улыбаясь, попробовал придать себе выражение довольного обывателя.
– Итак, господин Пернат, расскажите, что вы делаете целый день?
– Я думаю, что это вас не касается, господин Отшин, – холодно ответил я.
Он прищурил глаза, подождал минуту и быстро продолжал:
– С каких пор графиня в связи с Савиоли?
Я ждал чего-нибудь в этом роде и не моргнул глазом.