Голем

Молнией мелькнула мысль: сбежать вниз, выдать все старьевщику, сказать ему, что удар нанес Харусек, исподтишка, а не Савиоли, который был только орудием…. «Предательство! Предательство!» – шумело у меня в мозгу. – «Ты хочешь обрушить месть этого негодяя на бедного чахоточного Харусека, который хотел помочь тебе и ей». Меня разрывало на части. Затем спокойная, холодная, как лед, мысль, продиктовала мне решение: «Дурак! Все, ведь, в твоих руках. Стоит только взять напильник, там на столе, сбежать вниз и всадить его старьевщику в горло, так, чтобы конец его вышел сзади у затылка».

Из сердца рвался вопль благодарственной молитвы Богу…

Я снова спрашивал:

– А доктор Савиоли?

Он, несомненно, наложит на себя руки, если она не спасет его.

Сестры милосердия не спускают с него глаз, впрыснули ему морфий, но он может вдруг очнуться – может быть, как раз вот теперь, и… и… нет, нет, нет, она должна идти, не должна больше терять ни секунды. Она напишет мужу, признается во всем – пусть он заберет у нее ребенка, но зато будет спасен Савиоли. Этим она вырвет из рук Вассертрума его единственное имеющееся у него оружие, которым он угрожает.

Она сама должна раскрыть тайну, прежде чем тот предаст ее.

– Этого вы не сделаете, Ангелина! – вскрикнул я и подумал о напильнике. Больше ничего я не мог выговорить от восторженной уверенности в своем могуществе.

Ангелина намеревалась уйти; я настойчиво удерживал ее.

– Еще одно только. Подумайте: неужели ваш муж поверит старьевщику так, на слово?

– У него есть доказательства, по-видимому, мои письма, может быть, и портрет – все, что было в письменном столе здесь, в ателье.

Письма? Портрет? Письменный стол? – я уже не соображал, что я делаю. Я прижал Ангелину к своей груди и целовал ее. В губы, в лоб, в глаза.

Ее светлые волосы закрыли мне лицо золотой вуалью.

Затем я взял ее за тонкие руки и в торопливых выражениях рассказал ей, что один смертельный враг Вассертрума, бедный студент-чех извлек из стола все, что там было, все это находится у меня в полной сохранности.

Она бросилась мне на шею, смеясь и рыдая. Поцеловала меня. Бросилась к двери. Вернулась и снова поцеловала меня.

Затем исчезла.

Я стоял, как оглушенный, и все еще чувствовал на лице дыхание ее уст.

Я услышал шум колес по мостовой и бешеный галоп копыт. через минуту все стало тихо. Как в гробу.

И во мне тоже.

Вдруг у меня за спиной скрипнула дверь – и в комнате стоял Харусек.

– Простите, господин Пернат, я долго стучался, но вы, по-видимому, не слышали.

Я молча кивнул головой.

– Надеюсь, вы не думаете, что я помирился с Вассертрумом, хотя вы видели, как я с ним недавно разговаривал? – (по насмешливой улыбке Харусека, я понял, что это только злая шутка). – Вы должны знать: счастье улыбается мне, майстер Пернат, эта каналья начинает ко мне привязываться. Странная это вещь – голос крови, – тихо прибавил он как бы про себя.

Я не понял, что он хотел этим сказать, и подумал, что мне что-то послышалось. Только что испытанное волнение еще дрожало во мне.

– Он хотел подарить мне пальто, – громко продолжал Харусек. – Я, конечно, с благодарностью отказался. С меня хватит и собственной кожи… Кроме того, он навязывал мне деньги.

«Вы приняли?!» – едва не вырвалось у меня, но я быстро прикусил язык.

На щеках студента появились круглые красные пятна.

– Это, разумеется, я принял.

У меня помутилось в голове.

– При-няли? – пробормотал я.

– Я никогда не думал, что человек может испытать такую совершенную радость! – (Харусек остановился на минуту и скорчил гримасу). – Разве это не высокое наслаждение видеть, как в мироздании заботливо и мудро распоряжаются попечительные персты Провидения? (Он говорил, как пастор, побрякивая деньгами в кармане). Воистину я считаю высоким долгом вознести на вершины благородства Сокровище, вверенное мне милостивой рукой.

Что он – пьян? Или помешался?

Вдруг Харусек переменил тон.

– Какая дьявольская ирония в том, что Вассертрум сам заплатил за свое лекарство. Вы не согласны?

Я стал смутно подозревать, что скрывается за словами Харусека, и мне сделалось жутко от его лихорадочных глаз.

– Впрочем, оставим это пока, майетер Пернат. Закончим пока текущие дела. Эта дама ведь – она? Как это ей пришло в голову открыто приехать сюда?

Я рассказал Харусеку, что случилось.

– Вассертрум, безусловно, не располагает никакими уликами, – радостно перебил он меня, – иначе он не стал бы сегодня утром снова шарить в ателье. Странно, что вы не слышали этого. Целый час он был там наверху.

Я удивился, откуда он все так точно знает, и не скрыл этого от него.