Голем 100

Поисковый патруль далее обнаружил, по их словам, заговорщиков, явившихся непрошенными на офици­ально разрешенное сборище Черного Ку-Клукс-Клана, где вы загасили их священную пылающую мандалу, причем на крайне скатологический манер; далее вы пу­стились в импровизированное представление класси­ческой оперы «Порги и Бесс»². Непредубежденные свидетели охарактеризовали выступление как попро­сту жалкое.

Все еще вдвоем, в нечестивом единении (моими словами) вы были замечены в маркетоне, где доктор

Шима гонялся с явно плотскими намерениями за виз­жащей и хохочущей госпожой Нунн. Вы забрасывали даму, доктор, фаллическими символами: спаржей, сельдереем, бананами, шампиньонами и сосисками. Для того чтобы окружающие не обманулись насчет ва­ших намерений, вы сопровождали метательные снаря­ды непристойными яркими описаниями.

Здесь наблюдается некий пробел в ходах коней, но вы, похоже, снова расстались. За мадам гонялись по всему Пассажу, где она громила витрины со звездными сапфирами и обличала мерзость общества потребления, возглашая: «Суета сует и все — суета». Доктор Шима вторгся в родильный дом Равных Прав, где воспрепят­ствовал приему нескольких родов, чем угрожал жизням рожениц. Он вопил, что его обрюхатил слон и ему сроч­но необходим аборт.

Вы, госпожа Нунн, укрылись в церкви Всех Ате­истов, где вам удалось шокировать тех немногих невер­ных, которые понимают латынь, громогласно распевая следующие стихи: «Otualingula, usque perniciter vibrans et vipera. О tuae mammulae, mammae molliculae, dulciter turgidae, gemina poma»[59]. Постыдились бы, мадам!

А вы, доктор Шима, вскарабкались на крышу Оазиса по соседству с правлением ООП и пытались голыми руками опрокинуть двухтонный дождевой бак на вер­шину пирамиды ООП. Слышали, как вы завывали: «Она может войти к вам, но не наоборот!» Ну что же это, доктор!

И завершающий акт безумия: вы двое ворвались в наше управление, вытащили меня из кабинета и пыта­лись побить камнями за то — вашими словами, — что я гнусный колдун, своими чарами вызвавший Голема-100. К счастью, на вооружении у вас были только магиче­ские жабьи камни, по верованиям древних чародеев, находимые в мозгу у жаб и разрушительные для всякого зла. Убить ими нельзя. Очень неприятно, правда, что вы позабыли добыть камни из жаб.

Субадар Индъдни остановился, улыбнулся, пере­вел дух и подошел к стволу, где остановился, рассеянно поглаживая его. Воцарилось молчание.

Затем Шима хрипло осведомился:

— Мы творили все это безумие?

— Возможно, и не только это, — тихо подтвердил Индъдни.

— Все двенадцать часов?

— Очень странно действует ваш прометий, доктор. Кстати говоря, могу ли я предложить, чтобы вы и госпо­жа Нунн согласились в самом ближайшем будущем на медосмотр. Прометий все-таки радиоактивен, хотя в от­чете не сообщали, чтобы вы светились в темноте.

— Я знаю, — буркнул Шима. — Это был осознан­ный риск.

Гретхен сказала:

— Ну что делать? Плакать или смеяться?

— Ни то, ни другое не поможет, мадам. Гораздо важнее узнать, как и почему вы делали то, что делали.

— Так вы верите нам, что мы ничего этого не знали и не помним, господин Индъдни?

— Я следил за выражениями ваших лиц во время своего повествования. Да, я верю. А теперь, согласитесь ли вы вместе со мной поискать выход из тупика? — Индъдни вернулся к жаровне с углями и уселся на крае­шке. — Прежде чем ответить, позвольте мне заверить вас, что официально я вам ничем не угрожаю. Ваши нелепые поступки были не более чем мелким хулиган­ством, последствия которого легко устранить, честно заплатив потерпевшим, в чем, я уверен, вы не откажете. Участок не будет рекомендовать Законникам возбудить дело. Все равно вас сейчас не наказать, потому что за­втра первый Опсдень недели Опс. Нет, меня волнует только Сторукое чудовище, а я убежден, что вы глубоко и тайно с ним связаны. Вы по-прежнему стоите на том, чтобы хранить свой секрет? У вас есть такое право, но в этом случае мы и заходим в тупик.

Гретхен наконец промолвила:

— Думаю, что пора открыть карты, Блэз.

— Я и раньше хотел, но ты меня остановила.

— Время было неподходящее. А теперь настал мо­мент истины.

— О чем умолчим?

— Ни о чем.

— Твое «секретное оружие»? Господин Хоч?

— Ни о чем.

— Тогда пропали наши карьеры.

— Нет, если можно доверять субадару.

Индъдни тихо осведомился, идет ли запись.

Бесплотный голос ответил утвердительно.

— Прекратите, пожалуйста. Дальнейшее собесе­дование только для моих ушей — под мою личную от­ветственность. На этих словах вы прерываете запись.

— Да, хозяин. Десять-четыре[60].

Гретхен поблагодарила Индъдни взглядом.

— Вы так милостивы, субадар!

— Это вы, мадам, оказали мне честь. Итак...

И тут они рассказали ему все, как на духу. Индъдни проявил высшую любезность, отказавшись на это время от своей бесстрастной маски и позволив изумлению, безнадежности, негодованию, сомнению, иногда даже насмешке отражаться на своем лице; единственно со­чувствие не промелькнуло ни разу. Напротив того, до­ждавшись конца затянувшегося пересказа, он обратил­ся к обоим с отеческой суровостью: