Голем

– Всему сразу. Нашему счастливому омоложению, тому, что моя печень восстановилась, а Володина нога за ночь срослась. Наноботам, киберпаукам…

– Это все секретные технологии, которые в результате несчастного случая, но счастливого для нас стечения обстоятельств оказались в нашем распоряжении! Чем тебя не устраивает такой ответ?

– Тем, что в Тринадцатом микрорайоне не было и нет никаких секретных лабораторий.

Сергей поднял руку:

– Я знаю, где она может находиться.

Глава 18

16 июня. День

– «Чем должен быть занят начальник оперсектора, когда он приедет на место? Найти место, где будут приводиться приговора в исполнение, и место, где закапывать трупы. Если это будет в лесу, нужно, чтобы заранее был срезан дерн, и потом этим дерном покрыть это место, с тем чтобы всячески конспирировать место, где приведен приговор в исполнение, потому что все эти места могут стать для контриков, для церковников местом проявления религиозного фанатизма. Аппарат никоим образом не должен знать ни место приведения приговоров, ни количество, над которым приведены приговора в исполнение, ничего не должен знать абсолютно – потому что наш собственный аппарат может стать распространителем этих сведений». Из выступления начальника УНКВД по Западно-Сибирскому краю С. Н. Миронова на совещании начальников оперсекторов управлений НКВД. – Виктор Николаевич Бабиков передал помятую страницу сидевшему рядом с ним на бордюре Штейну. – И это, представьте себе, Соломон Юрьевич, наша история. Наравне с первым спутником и первым полетом человека в космос.

– В голове не укладывается, Виктор Николаевич. – Соломон Юрьевич аккуратно подровнял стопу бумаг, что лежала у него на коленях. – Это же форменное безумие. Как можно было докатиться до такого?

– И, что самое удивительное и непонятное, Соломон Юрьевич, так это то, что история нас ничему не учит. С поразительным, тупым постоянством мы раз за разом повторяем одни и те же ошибки. Просто сюрреализм какой-то.

– И не говорите, Виктор Николаевич. Кафка чистой воды.

– Берегись!

Сверху на них посыпался новый ворох бумаг.

– Вы только вообразите себе, Виктор Николаевич, вот мы с вами сидим здесь в потоках рушащейся на нас истории.

– Рассказать кому, так ведь не поверят, Соломон Юрьевич. Право слово, не поверят.

Вскинув руки над головой, Бабиков и Штейн принялись ловить кружащиеся в воздухе листы бумаги и газетные страницы.

А вверху, высоко над их головами, вовсю кипела работа. Сергей и Гелий Петрович расчищали проход в мусорной стене, забитый макулатурой.

Володя, крайне недовольный, бегал внизу. Это ведь была его идея – забраться на стену! И это он, если уж на то пошло, обнаружил слой бумаги! Пусть даже сам он не сразу понял, что именно нашел, но все равно это было его открытие! А теперь ему даже не позволяют забраться на стену! Все из-за того, что Кузякин не уверен в том, что сломанная нога срослась как следует. По его компетентному мнению, видите ли, трех дней для полного восстановления костной ткани маловато! И он опасается, что чрезмерные нагрузки на недавно сломанную ногу могут иметь негативные последствия. Сам Володя был абсолютно уверен в том, что нога у него в полном порядке. Но переубедить Игоря Петровича ему так и не удалось. Он ведь был антропологом – специалистом по костям! Поэтому пришлось ограничиться ролью низового координатора работ. А что тут, внизу, было координировать? То, как Бабиков со Штейном бумагу собирают? А эти их разговоры о тридцать седьмом годе и Большом Терроре изрядно уже ему надоели. Сталин, видите ли, был кровавым палачом. Подумаешь, новость какая! Вот если бы в ворохе сыплющихся сверху бумаг этим двум любителям родной истории удалось обнаружить документ, подтверждающий то, что Сталин на самом деле был Микки-Маусом… Хотя и это тоже вряд ли бы что-либо изменило. Прошлое, как говорит Игорь Петрович, изменить вообще невозможно. Выходит, даже при Микки-Маусе в России в тридцать седьмом году начался бы Большой Террор. И полетели бы головы Гуффи, Дональда Дака и всех глупых бурундучков – до кучи…

– Поберегись!

Володя запрокинул голову. Хаотично кружащиеся в воздухе большие бумажные листы что-то ему напоминали. Что-то очень близкое и почти родное. Он даже чувствовал запах отцветающей сирени, который должен был все это сопровождать… Но вот что именно это было, он никак не мог вспомнить. Как ни старался. С памятью всегда так. То она выбрасывает груды совершенно пустой информации – ну прямо как те ребята наверху! – а то вдруг заклинит на чем-то важном и – все! Ни с места!

Газеты, кружась, раскидывали в стороны чуть желтоватые страницы. Как будто чайки на ветру.