Гойда

Фёдор же не спешил уходить прочь, вновь резвиться средь ряженых крестьян. Низко кланяясь, он протянул руку к чаше да испил из неё, всё оставаясь подле государя.

– Немудрено, – себе под нос бросил Вяземский.

Сложно уразуметь было, обращается ли князь сам к себе али к соседям его, да продолжил он мысль свою, отрывая мясистые кусочки с гусиных крыльев на тарелке.

– Ежели он-то даже в мужицком платье, то всяк уж признает, – произнёс Афанасий да и отправил мясо себе в рот.

– Не возьму никак в толк, – обернулся Фёдор, вновь опёршись о трон государев, да притом явно без нужды на то, – отчего же вам, княже, неймётся, ежели государю люб я хоть в бабском сарафане.

Поднялся басистый да раскатистый смех за столом. В том гомоне голосов звучал и низкий смех государя, поглядывавшего, как Афанасий от тех слов и поперхнулся, и бил в себя грудь, дабы не удавиться. Не только князю кусок не в то горло пошёл – когда Фёдор с довольною улыбкой оглядывал стол, завидел он и отца своего. Алексей, видать, так же переводил дух с выходки Федькиной.

* * *

Солнце ещё не взошло, когда мощные копыта топтали землю, обмякшую от талой воды. Лошадь редкой красоты да буйного нрава подавалась головой вперёд при каждом шаге. Порыв за порывом – и она вместе со своим лихим наездником всё мчалась и мчалась меж полесков да редких рощ, которые хранили следы тяжёлой зимы. Чем ближе были могучие деревья, дарившие тень сугробам, тем медленнее сходило снежное полотно, оседая в лесах да на утёсах.

Первые лучи солнца уже карабкались по верхушкам деревьев и силились показать себя из-за дальнего горизонта. Жаркое дыхание разгорячённой лошади окрашивалось золотисто-малиновым светом, и тот пар вздымался вверх. Будучи вольной в резвости своей, лошадь носилась по полю, описывая круги, иной раз резко заворачивала да и перепрыгивала через сучья али, высокие выступающие корни деревьев, али поваленные стволы. Невзирая на это животное буйство, наездник оставался в седле. Наконец норовистая кобыла устала сама от собственного безумия да рвения. Замедлялся её шаг, плавно и едва заметно.

– Вот так, ладная моя… – тихо шептал Фёдор, слегка похлопывая лошадь по сильной шее. – Истомилась ты, вижу, истомилась!

Понимала ли лошадь слова всадника своего али бездумно ответила фырканьем да тряхнула головой, Басманову было неведомо. Да всяко рассмешила его повадка животинки, и не скрывал он улыбки на своём лице.

– И я так думаю, – с усмешкой добавил Фёдор. – Тоже скучала по батюшке-то? Он тот ещё лежебока.

Лошадь уж перешла на шаг, а затем и вовсе засеменила на месте. Басманов обратил свой взгляд на Слободу. Они не отъезжали далеко, ибо к полудню Фёдор обязан был нести службу. Когда лошадь уж смирила шаг, Басманов спешился. Разминаясь, он оглядывал лошадь своего отца.

– Нынче старик оправится, будешь с ним резвиться. Уж потерпи меня в своём седле, – с улыбкой произнёс Фёдор, гладя лошадь по морде.

Та вторила громким фырчанием и подалась головою вперёд, бодая руку Басманова.

– Да? – Басманов вскинул бровь, точно лошадь к нему человеческой речью обратилась.

Лошадь лишь рыла тяжёлыми копытами мягкую землю.

– И то правда, – вздохнул он, отпуская кобылу. Басманов неспешно переступал с ноги на ногу, взмахивая в воздухе кнутом.

– Но право, неужто всё то кажется мне? – спросил Фёдор, вскинул голову ко светлеющим небесам, а затем перевёл взгляд на лошадь. Та мчалась лёгкой рысью да всё кружила подле Басманова.

– Не мог я думать о том, покуда батюшка лежал ни жив ни мёртв, – продолжал он. – Но нынче всё иначе…

Лошадь тряхнула гривою, точно сбрасывая с себя всякую усталость. Ежели Басманов что-то и сохранил из нежного возраста, так это трепет и восхищение пред лошадьми, пред силою их да красотой. И теперь он глядел на лошадь своего отца, на её движения. Видел Федя и то, как истосковалась животина по воле да с каким упоением мчалась без толку и без цели.

– Али всё кажется мне? – спросил Басманов, одним резким движением заскочив обратно в седло, да и помчался обратно в Слободу.

* * *

Ворота отворялись быстрее, нежели то было лютою морозною зимой. Лёд более не хватал своими когтями. Фёдор въехал во двор на отцовской лошади и не думал о том, что прямо сейчас пал под взоры Алексея и царя всея Руси. Иоанн и Басман прогуливались по второму этажу, глядя через арочные проёмы вниз.

– А вот и он сам, ты глянь! – усмехнулся Алексей, подавшись вперёд.

– Лёгок на помине, – с улыбкой добавил царь, обратив свой взор во двор.

Царь и опричник провожали взглядом юношу, покуда он не скрылся за белокаменным торцом, где располагались царские конюшни.

– Всё говорю – не мог узнать его, покуда ты при смерти лежал, – продолжил Иоанн. – Скорбь не к лицу ему.

– Да так и знал вас, чертей проклятых! Значится, прилёг я силы перевести, а вы уж схоронили меня? – с улыбкой да с шутливым возмущеньем выпалил Басманов.

– Ты жесток к нему, – ответил Иоанн, тяжело вздыхая. – Себя припомни, как ты отца своего хоронил.

Алексей в тот же миг нахмурился да отмахнулся рукой.