Гойда

Князя Колычёва вновь пробрала дрожь, и то никак не ускользнуло от взгляда Басмана-отца.

– Так об чём там я сказывал? – вопрошал сам себя Алексей, почёсывая затылок, покуда во светлицу проходил Фёдор Басманов, ведя за руку княжеского сына малолетнего.

– Чай, дорогой, заруби-ка себе на носу – на сей раз последнее предупреждение, – молвил Алексей, направившись к выходу. – Боле нету царской милости к старику Филиппу.

Когда Басман-отец поравнялся с Фёдором, тот потрепал сына князя по голове да и отпустил к Ивану. Князь на мгновение пересёкся взглядом с молодым опричником. Присвистнув, Фёдор затянул простенький лад да направился к выходу вместе со своим отцом. Басмановы сели по коням, но отчего-то Алексей не спешил трогаться. Фёдор поглядел на отца, желая разгадать его думы.

– Сука этот ваш Филька, – сплюнул Алексей, глядя на погромленный княжеский двор. – Мучеником решил сделаться, видать.

Фёдор пожал плечами, ибо и впрямь не знал, что ответить. Басмановы выехали на дорогу, притом дорогу держали не в Москву, а в Александровскую слободу. На перепутье зоркий взор Фёдора приметил пару всадников, что, видать, направлялись как раз к князю Колычёву.

– Чей там? – спросил Алексей, видя, как Фёдор замешкал.

– Как пить дать, Бельский… и что здесь этот бес забыл?

– Да плевать, и без того припозднились! – отмахнулся Басман-отец, стегнув своего коня.

* * *

Ночной покой собора нарушил стук тяжёлой двери. На порог явился князь Бельский. Песнопения тянулись с хоров, вознося молитвы к высоким куполам, откуда глядел Господь на чад своих. Князь же Бельский пришёл обращаться не к Богу, но к слуге его, митрополиту.

Старец подливал масло в лампады. Огонёк дрогнул, и Филипп обратился взором к вошедшему. Бельский едва хотел молвить всё, что было на сердце, да замер. Печать скорби и терзаний оставила свой тяжкий след на челе старца. Князь сглотнул, смиренно опустив лицо.

– Верно, ведомо вам, отче, о том, с чем явился я, – произнёс Иван, и рука его невольно сжалась в кулак от злости.

Не мог княже не преисполниться гневом, как пред глазами вновь стояла та картина, которую узрел он у Колычёвых. Филипп замер, глядя, как слабый огонёк лампады дрожит пред святым образом.

– Я пришёл за исповедью, – коротко молвил князь.

Митрополит кивнул на речь Бельского.

– Много на моей душе греха, и ещё больше мне придётся взять на душу, – с тяжёлым сердцем признался Иван.

– Не уподобляйся им, – молвил Филипп, опуская руку на плечо князя.

– Я не уподоблюсь, клянусь, отче, – молвил Иван, сложив руки, испрашивая благословения митрополита.

* * *

Служба не могла идти своим чередом. Певчие на хорах сбивались несколько раз, и напев их казался плоским. Несколько коротких взглядов царских опричников поднимались на хоры в попытке понять, отчего же у них ни черта не ладится. Видать, виною были мрачные фигуры, явившиеся нынче на службу. Прихожане боязливо обступали их, боясь и взор поднять на царских опричников, и боле всего страшились высокой фигуры с посохом, доброго государя, царя-батюшку.

За сим и проходила вся служба. Казалось, в самом воздухе стояла трепетная дрожь. Служба подходила к концу, когда митрополит обратился крестным знамением к своей пастве. Отчего-то время будто бы застыло и шум весь смолк, когда Иоанн просил благословения. Владыка смиренно поднял руки, выжидая. В то мгновение, как царь и митрополит пересеклись взглядами, так сразу ясно стало – по собственной воле старец будто не замечал жеста Иоанна.

Царь едва поднял руки к Филиппу, будто бы давая время опомниться, но митрополит был всё так же непреклонен. Плечи Иоанна опустились, будто легла на них ноша незримая, непосильная и тяготила к земле пуще ноши каменной. Помрачнел царский лик, пущай, что на устах теплилась усмешка. Царь едва заметно мотнул головой, точно всё ещё не принимал отказа митрополита. Меж тем же Филипп благословлял иных прихожан, одного за другим.

– Государь наш благословения просит, – молвил было Малюта, будто бы в том был толк какой.

– Не узнаю я царя нашего нынче, – тихо ответил Филипп.

С уст Иоанна сорвался резкий выдох, более подобный хриплому рыку. Царь впился пальцами в свой посох, злобно оскалившись.

– Ну и пошёл ты к чёрту, – сквозь зубы процедил царь, отступая прочь.

Сих слов с лихвой хватило Малюте, чтобы клич поднять – точно только и ждал опричник отмашки царской. Будто бы сорвавшись с цепи, налетели на старца и принялись бить, уж куда придётся, одежды посрывали, поволокли прочь. Притом же лишь один опричник обратил взор на владыку. Глаза Иоанна будто бы наполнились жаром изнутри, стояли горячие слёзы, а виски сдавил тугой обруч.

Фёдор взял Иоанна под руку, выводя своего государя прочь из собора, прочь от этого душного воздуха, дрожащего от огня свечей. Перед государем и опричником народ боязливо разбегался, сторонился их, да всяко Басманов подгонял не шибко расторопных хлыстом. Выйдя на свет божий, Иоанн и вовсе подивился тому, как свет ото всех сторон овладел очами его. Снег лёг ровным полотном, и редкие следы голубели где-то вдали площади.

* * *