Гой

Спустился вниз. Глубоко. Более трех метров. Когда встал на землю, зажег спичку.

– Гет.

– Что там?

– Спускайся. Тебе надо увидеть самому.

– Ну и вонь.

В канализации стоял старый, грязный стол. Валялся матрас с большими пятнами на нем. Человеческие кости. Черепа. Одежда. Много разной одежды.

– Нашел, – вдруг сказал егерь.

Сначала я не понял, что конкретно он имел в виду.

– Часы. Я ему их дарил. Сына они.

Он поднял с пола разбитые наручные часы и положил их в карман.

– Сзади написано его имя. Все это время он был здесь. В граде Покоя. Чутье не подвело, Злой. Вся эта одежда, кости, черепа, зубы. Все эти бумажники, склянки, рюкзаки, пустые банки… Это отморозок на всю голову. Как можно спать, жрать, срать в ведро, когда тебя окружает все это.

– Кайф ловит.

– Кайф, – прошипел злобно Данила.

– Послушай, Гет. Здесь сейчас оставаться – не самая лучшая идея. Он в любой момент может вернуться. Нужно брать его.

– Пусть вернется, встретим его, как полагается.

– Нет, егерь. Он не тупой. Увидит сдвинутый люк и на лыжню встанет. Потом ищи-свищи по всему Катарсису. Никогда сюда не вернется. Возвращаться в град – тоже не выход. Мы вот что сделаем – вылезем наружу. Отойдем немного от дома, есть одно хорошее место восточнее. Там поваленное дерево. Ниже травы тише воды. Дождемся его.

– А вот и наш паренек. Изгоенок. Гляди, слово сдержал.

– Вижу, Данила. Не сыпь на рану. Пошли.

– Недогрызло. Недогрызло парня.

Час, а может, и больше, мы молчали, спрятавшись за поваленным деревом. Все слова куда-то хором топиться пошли. Каждый из нас видел перед собой ту картину. Каждый из нас немало в Катарсисе повидал. Молчали.

– Не изгой это сделал, – разрушил стену Гет. – Учуял вонь арагора. Много раз выслеживал. В домах, подвалах, норах. Хорошо знаю этот запах. Не человеческий он. Нелюдя нора.

Говорил шепотом.

– И арагор сам люк отодвигает. И, будучи в своей норе, люк на место кладет и чем-то сверху накрывает, чтобы люка видно не было.

– Тоже подумал.

– То-то. Будет видно, Данила.

Помолчали.

– Слышу что-то, – сказал я. Егерь замер.

Прислушались.

Все ближе и ближе доносились голоса. Два голоса. Один из них мы узнали. Присмотрелись, узнали Мотылька. Рядом с ним стоял неизвестный, тоже не то в плаще, не то в длинных лохмотьях, высокий, худой. Не разглядеть лица. Он был выше Мотылька на две головы. Отодвинул люк Мотылек. Второй стоял рядом и смотрел на него. Сначала вниз спустился Мотылек, затем неизвестный.

– Ловушка это, Злой.

– Не понял.

– Нас заманили, – прошептал Гет.

* * *

– Говори прямо. Времени нет загадки разгадывать. Что заметил?

– Будь спокоен. Не делай резких движений, что бы ты ни увидел, Сашик. Все это иллюзия. Держи себя в руках.

– Да о чем ты, скажи. Ничего не вижу.

Данила повернулся ко мне лицом.

– Сына вижу. Стоит перед люком. Мне в глаза смотрел.

– Там никого нет.

– Там никого, Злой. Прав. Заманили.

Когда мы подошли ближе к люку, я понял, о чем говорил егерь. Лук выпал из рук.

– Чтоб тебя, Злой. Иллюзия это, – ударил Данила меня по лицу. – Приди в себя. Лук подбери.

Я быстро поднял лук с земли. В этот момент из люка наружу вылез Мотылек. Я не раздумывал. Тетива к подбородку. Спокойствие. Выстрел. На все это понадобилось не более двух секунд. Стрела проткнула солнечное сплетение изгоя. Гет выстрелил почти в тот же момент. В голову. У Мотылька не было шансов.

– Сейчас стражи сбегутся на выстрел, недалеко они, – сказал я.

– Что увидел, Злой?

– Пришел в себя после твоего отцовского леща. Это потом. Что со вторым делать будем?

Подошли к люку.

– Вылезай. Если вылезешь сам, не сразу пристрелим, – крикнул Данила.

Тишина.

– Я полезу, – сказал Гет.

– Он там сутки просидит, не вылезет, крыса. Без ствола он был. А в канализации ничего из железа не было.

– Осторожнее.

Егерь быстро спустился. Я смотрел вниз.

Он зажег спичку, держа револьвер перед собой.

– Злой…

– Что?

– Нет здесь второго.

– Как – нет?

– Пусто. Никого.

– Невозможно, – сказал я себе под нос.

– Спускаюсь.

Когда спустился, не понял, как это вышло. Залезли вдвоем, а вылез только один.

– Ты же сам видел, Гет? Не глюк же был?

– Видел. Кто знает?

– Его здесь нет. Это факт. В граде будем думы думать, надо подниматься.

– Замкнутое пространство. Некуда прятаться.

– Мы разное видели в Катарсисе, Данила, – напомнил я. – Вылазим.

* * *

В граде Покоя царила тишина. Смерть Пикассо и вся эта мрачная история с Мотыльком и неизвестным затронула за живое каждого из оставшихся в лагере.

Удалось даже немного подремать днем, наверное, от нервяка в сон склонило. Когда проснулся, зашел к Гету.

– Что дальше будешь делать, Данила?

– Закрыл свое. Остались еще вопросы, буду носить в себе. Но уже не здесь.

– Ночь сегодня начнется.

– Ночь переживем, даст Катарсис, и отправлюсь в путь. Пустоши – мой дом.

– Нужно пацанов похоронить.

– Похороним. Святое.

– Не сейчас уже, не успеем. После Ночи.

– Добро. Злой!

– Что смотришь так?

– Чего видел там, у люка?

– Что видел, того нет. Иллюзия.

– Не скажешь?

– Не нужно это никому, Гет. Да и мне тоже.

– Как знаешь. Больно иллюзии видеть.

– Да.

– Арагором воняло там. До сих пор чувствую этот запах.

– Он мог жить там до Мотылька.