– С тем Злым, который буянил в отеле, а затем в драку полез. Помнишь, как Начальник тебя прикладом приложил? Только утром оклемался. Зато был доволен, что, наконец, хорошо поспал.
– Я больше не пью.
– Да не в этом дело. Вернулся из Коробки ты другим, будто мозги промыли. Чуйка у меня, Саша, – не свидимся больше никогда.
– Будет видно.
– А ты, Данила, новичок из хутора Сидорыча…
– Хватит, – не выдержал тот. – Не пой эти песни. Не нужно.
Гету явно не нравился наш гость.
– …один из лучших егерей Пустоши. Не думал я, что вот так однажды буду сидеть с тобой у костра в граде Покоя, у Волчьей норы. Мне казалось, что твой дом – Пустошь.
– Мой дом там, где покой в душе. И этот покой я ищу.
– О чем вы? – наконец послышался голос Пикассо. – Это Данила. Из нашего града. Он всего три месяца в Катарсисе, даже станицу Покинутых в глаза не видел, какая Пустошь, вы его с кем-то перепутали, – улыбнулся парень.
Мы все посмотрели на Пикассо. Он понял, что веселья на наших лицах не было и не будет.
– Значит, три месяца в граде Покоя ты.
– Тебе чего нужно от меня?
– Нервные вы все. Почему такие нервные, Данила?
– Гет я. Для тебя я Гет. Кто может сказать, что видел тебя на Землях трупов в ближайшие дни?
– Может быть, трупы? Достаточно будет? Изгоев там не встретишь. Свои дела у меня там были, и место, где переночевать, я знаю.
– Тогда молись, Мотылек. Молись, если знаешь молитвы.
Я видел, как начал краснеть от злости егерь. Он приподнял свой карабин, который забрал из местечка укромного у источника, я рукой опустил его дуло вниз.
– Не позволяй эмоциям взять верх. Нам нечего ему предъявить. Не делай ошибок, Гет. Свое имя ты создавал в Катарсисе не один год. Все знают тебя как честного, храброго егеря, который знает свое дело и слово держит. Не стоит оно того, чтобы похерить имя свое за пару секунд. Он провоцирует, не знаю, почему. Мотылек, я отдам тебе твой груз. Ступай.
– Ты понимаешь, Злой, что все это не останется между нами. То, как вы поступили со мной, будет известно во всем Катарсисе. От града Покоя и до Пустоши.
– Догадываюсь. Не задерживаю тебя.
Я проверил, на предохранителе ли его ноша, а после положил под ноги Мотыльку. Тот молча встал, забрал рюкзак и ношу свою, без прощания ушел в прочь.
– Неприятный тип. Зря ты его отпустил.
– Кроме того, что он неприятный тип, есть ли объективные причины его убивать?
– Складно брешет. И никто его на Землях трупов не видел. И «случайно» вышел к Волчьей норе.
– Если бы я знал наверняка, что это он, будь уверен, первая же стрела, прилетевшая ему меж глаз, была бы моя. Не кореш он мне. Выпивали пару раз, на этом все. Плохого о нем не говорили.
– Что делать будем с недохудожником? Смотри на него, скоро голова взорвется от всей этой жути, что мы тут нагнали.
– Что делать будем с тобой, творец? – улыбнулся я.
– Я ничего не видел. Ничего не слышал. Ничего не знаю. Будьте уверены, я ничего не скажу.
– Да не боись ты, малец, – засмеялся Гет. – Не похороним тебя тут, за домом, с костребом на пару, чтобы навсегда завязать твой язык. Но помалкивать нужно. Уяснил?
– Да.
– Славно. Вижу по глазам – есть вопрос, отвечу сразу: сына моего убили. Потому я здесь. Но теперь о том, что я в граде Покоя, будет знать каждый изгой и нелюдь. Если ты не скажешь, Мотылек растреплет на весь Катарсис, к пророкам не ходи.
– Понял. Я не скажу, слово даю. Изгоя.
Мы одновременно улыбнулись с Данилой.
– Дал слово изгоя, значит, сдержи.
– Гет, есть…
– Я видел уже его, – сказал пацан.
– Кого?
– Ну, Мотылька этого. Я не знал его имени, но видел один раз. Еще тогда, когда в Катарсис прибыл, в первые дни.
– Продолжай.
– Он заходил к Мирону, наверное, чтобы дары или дуру продать. Когда вышел из дома его, подошел к нам. Рассказывал какую-то историю. Не помню точно, о чем. Спросил у каждого имя, откуда, чем занимались в Коробке. Хотим ли назад вернуться. Посидел вместе с нами немного, перекусил и ушел. Один раз на моей памяти он был в граде Покоя.
Я смотрел на него, когда он вошел. А он – на меня. Не понимал, откуда знакомо мне его лицо. Кажется, он сразу меня узнал.
– Почему раньше не рассказывал об этом? – спросил я. – Сколько ты в граде Покоя?
– Вы и не спрашивали. Пришел на две недели раньше Данилы.
– Он не показался подозрительным?
– Нет, конечно. Настоящий, живой изгой к нам пожаловал. Мы все смотрели на него с открытыми ртами. Первые дни – вся эта романтика, Катарсис, нелюди, изгои, река Самсона, плод вечности… Смотрел, помню, на него, как на высшее существо нашей цивилизации. Бесстрашный. Многое знал, многое повидал. Есть чему поучиться.
– Надо бы Мирона расспросить, – сказал егерь, посмотрев на меня.
– Расспросим, будем живы, зайдем к Мирону. Не знаем наверняка, причастен он к нашему делу, Гет, или нет. Но то, что пришить хотели Мотылька, этого нам не забудут. Не поступают так в Катарсисе без серьезных на то оснований. Нехорошо это. Но хорошо, что ушел, от искушения подальше.