Гоголь. Мертвая душа

– Яков Петрович, не думаю, что Верховский находится здесь. Разве позволил бы он своему воинству учинить здесь такой бедлам? Да и дух здесь такой, что слезу вышибает.

Гуро направился вправо по коридору, толкая ногами затворенные двери.

– Пан Кашмарек здесь, – проговорил он вполголоса. – Иначе зачем было выставлять заслоны и ставить стрелков в доме?

– С целью убить нас, – сказал Гоголь. – Или задержать погоню.

– Прислушайтесь к своей интуиции, – предложил Гуро. – Что она вам подсказывает, мой друг?

– Ну...

Гоголь умолк. Ощущение было такое, будто где- то рядом находится отвратительный и опасный зверь. Совсем близко. На расстоянии прыжка.

– Прониклись, Николай Васильевич? – спросил с усмешкой, Гуро, прочитавший ответ на напрягшемся лице Гоголя.

– Нельзя же доверять только чувствам, Яков Петрович. Есть еще. разум.

– Хорошо. Давайте воспользуемся разумом. Мне он говорит то же самое, что и сердце. Верховский скрывается где-то в этих стенах. Иначе кто бы отдал команду, которую мы с вами отчетливо слышали? Я думаю, что в его отсутствие этот сброд не способен действовать слаженно и хоть сколько-нибудь обдуманно. Не забывайте, что в момент смерти с человеческим мозгом происходят необратимые изменения. Со смертного одра встают не прежние люди, а их жалкие подобия. Недоумки. Вот почему Верховский был вынужден руководить ими.

–  Он мог сбежать вместе с остальными, – предположил Гоголь.

– Такие звери свое логово просто так не бросают. Он наверняка оборудовал тайное убежище на такой случай. Пока тебя ищут по всей Бессарабии, ты сидишь себе в подполье и посмеиваешься в манжету... Стоп!

Гуро резко остановился. Гоголь подпрыгнул на месте.

– Что такое? – спросил он, рыская взглядам вокруг.

– В подполье, – повторил Гуро задумчиво. – Знакомы ли вы с молодым графом Константином Толстым, Николай Васильевич?

– Жуковский упоминал при мне о нем, – припомнил Гоголь. – Граф приставлен к наследнику престола в качестве товарища для игр. Но лично я не имел чести быть представленным ему. А что?

– Прелюбопытный юноша, доложу я вам. Тяготеет к мистике. Когда решался вопрос о том, допускать его к царевичу или нет, я пообщался с ним по долгу службы. Не помню почему, но зашла у нас речь о детских страхах. Так вот, граф признался мне, что однажды столкнулся с самыми настоящими упырями. Днем они укрывались в подполье от солнечного света, а по ночам творили свои черные дела.

Настал черед Гоголя повторить:

– Подполье...

– Ну конечно, мой друг, – кивнул Гуро. – В подвале следует искать. Внизу.

Они разошлись по разным коридорам и принялись внимательно осматривать пол, иногда топая или поддевая доски. Гуро использовал для этого трость, а Гоголь вооружился кочергой. В одной из комнат его насторожил необычный холод, поднимающийся от пола. Наклонившись, он увидел пушки инея на плинтусе. От двери до круглого стола в центре комнаты тянулась вереница грязных следов, неоднократно наложенных друг на друга. Отпечатки ног были самые разные: оставленные лаптями, сапогами и даже женскими башмачками. Под столом следов не было. Вокруг – тоже.

– Яков Петрович, – позвал вполголоса Гоголь, высунувшись из двери. – Сюда идите!

Он призывно замахал рукой.

Пройдясь по комнате, Гуро попробовал сдвинуть стол, но тот стоял, как вкопанный. Не получилось его и повернуть.

– А если так?

Подходя к столу с разных сторон, Гуро пробовал его накренить на себя или от себя. Четвертая попытка увенчалась успехом. Стол откинулся вместе с люком, к которому был намертво приделан. Из черной дыры потянуло ледяным холодом.

– Как вы догадались? – спросил Гоголь.

– Стол был совершенно пуст, – пояснил Гуро шепотом. – Ни ваз, ни подсвечников. Ну и следы. Вы ведь тоже все это видели, Николай Васильевич. Где же ваша писательская наблюдательность? Ладно, зажигайте свечу, и будем спускаться. Тут лестница.

Пересчитав ногами тринадцать ступенек, Гоголь присоединился к товарищу, шедшему первым. Неудивительно, что из подземелья тянуло таким холодом. Помещение, в котором очутились наши герои, состояло из отсеков, в каких обычно хранят картошку, свеклу и капусту. Но эти отсеки были завалены кусками льда, поверх которых распростерлись окоченевшие мертвецы – в основном мужчины в возрасте от двадцати до сорока лет, хотя попадались и женщины, и даже дети. Ближе ко входу лежали мужики с огнестрельными ранениями в голову и грудь, как определил Гоголь, опустив свечу ниже.

Опознав одно тело, Гуро воскликнул:

– Ба! Наш старый знакомый – исправник Туков. Я целил ему в лоб, а попал в глаз. Надеюсь, он остался на меня не в обиде. Я прав, господин исправник?

– Ах, оставьте эти ваши шуточки, Яков Петрович! – нервно попросил Гоголь. – Не забывайте, где мы находимся. Смерть требует если не сочувствия, то хотя бы уважения.

– Кому я готов посочувствовать, так это нашему незадачливому кучеру, – сказал Гуро, переходя к следующему отсеку. – Впрочем, не очень сильно. Трусом оказался Федор.

– Кто не боится мертвецов и нечистой силы...

– Я не боюсь, Николай Васильевич. Страх – плохой советник.