Гоголь. Мертвая душа

В утреннем свете можно было разглядеть те отличия, которые рознили ее с живою, полною молодых сил семнадцатилетней девушкой, принявшей Гоголя в своей девичьей спальне. Ее глаза были словно подернуты какой-то тусклой пленкой, скрадывавшей всякий блеск, всякую искорку чувства и мысли. Она больше не казалась юной, в облике ее проступило нечто противное человеческому взгляду. Цвет кожи ее поменялся с фарфорового на восковой, а волосы в ужасающем беспорядке падали на лицо и плечи. Белое платье, в котором ее положили в гроб, было таким грязным и рваным, что предавало ей облик нищенки. Губы Элеоноры были сложены таким образом, как будто никогда не умели улыбаться. Она остановилась в пяти шагах от направленного в нее трехствольного пистолета.

– Назовите свою цель, сударыня, – сказал Гуро, не потрудившись придать своему тону галантной окраски.

– Убейте меня, – сказала она просто, переводя взгляд с него на Гоголя и обратно. – Это все, о чем я прошу. Окажите такую милость. Сжальтесь над несчастной.

Она опустилась на колени. Гоголь собирался подбежать к ней, но был остановлен властным жестом Гуро.

– Не приближайтесь, Николай Васильевич! Мы с вами понятия не имеем, на что способны эти так называемые мертвые души.

– Он прав, Николай Васильевич, – печально молвила Элеонора. – Я не знаю, что именно сотворил со мной Верховский. Быть может, я заразна, а мне не хотелось бы причинить вам вред. Вы и так достаточно натерпелись из-за меня.

– Полноте! – отмахнулся Гоголь. – Все в прошлом, сударыня.

– У меня нет прошлого, – сказала девушка. – И будущего тоже нет. Я хожу, смотрю и разговариваю, но это гораздо хуже, чем быть мертвой, поверьте. А самое страшное ждет меня потом. Расплата за все то, что принуждает меня совершать чужая, злая воля. Вот почему я хочу умереть – умереть по-настоящему.

Она оглянулась на реку.

– И пусть меня унесет течение, ибо оставаться здесь после всего, что было, выше моих сил. Мои родители, они ведь тоже замешаны в этой истории. Не хочу видеть их, не хочу видеть никого, кто напоминал бы мне о случившемся. И ужасно боюсь, что меня опять отыщут и поднимут из земли. Поэтому...

Не договорив, девушка спустилась к воде и, не подбирая платья, вошла в реку по пояс. Гоголя поразило, что она, по-видимому, совершенно не испытывает холода, стоя в ледяной воде. Вокруг нее медленно кружился мусор, плавающий возле опор моста.

– Не бойтесь, сударь, – крикнула она Гуро. – Я все равно неживая. Избавьте меня от душевных и телесных мучений, и пусть рука ваша не дрогнет! Скорее же! Не медлите. Сюда! – она указала на свою грудь. – Покончите со мной, и я буду молиться о спасении вашей души так же горячо, как о спасении своей собственной,

– Николай Васильевич! – окликнул Гуро, не отрывая от нее взгляда. – Будьте любезны следовать дальше. Я вас догоню. Только не оглядывайтесь, договорились?

Не помня себя, Гоголь подхватил саквояж и зашел на осклизлое покрытие моста. Когда прозвучал выстрел, он все же не выдержал и поворотил голову назад. Гуро уже шел за ним с дымящимся пистолетом в руке. По течению уплывало белое платье, смявшееся так причудливо, что походило на лебедя. Гоголь утер кулаком горючую, едкую слезу и пошел дальше.

Глава XXV

Экипаж стоял на месте. Кони, понуро опустившие головы, брезгливо щипали сухие бурьяны под кустами. При виде людей они недовольно затрясли гривами и попятились.

– Не серчайте, – заворковал Гуро, приближаясь с вытянутой рукой. – Сейчас покормим вас. А потом поскачем. Надоело коляску за собой таскать?

Гоголь изумленно моргал. Ему не верилось, что он видит перед собой высокомерного, циничного и холодного товарища. Выяснилось, что Гуро ведет себя надменно только с людьми. Общаясь с животными, он говорил незнакомым, чуть ли не воркующим то-, ном.

– Любите лошадей, Яков Петрович? – спросил Гоголь.

Повернувшись к нему, Гуро нахмурился.

– За что мне их любить? В данный момент они полезны, вот и все. Поищите под козлами или позади кузова, Николай Васильевич. Готов биться об заклад, что у нашего Федора был припасен овес.

– Целых два мешка, – доложил Гоголь, порывшись в вещах. – И торбы тоже две.

– Займитесь кормежкой, – распорядился Гуро. – А я пока что сверюсь с картой и определюсь на местности.

– Почему бы не наоборот, Яков Петрович? Я займусь картой, а вы таскайте лошадям овес.

Ответом на это предложение был ледяной взгляд и фраза, отчеканенная металлическим голосом:

– Я бы согласился с вашим предложением, Николай Васильевич, если бы доверял вашему умению читать военные карты. А в вашей способности покормить коней я не сомневаюсь. Поэтому делайте, что вам говорят.