Гоголь как духовный писатель

Алексей Дунаев Гоголь как духовный писатель

Опыт нового прочтения «Петербургских повестей»

«Дьявол выступил уже без маски в мир»

Н.В.Гоголь. Светлое Воскресенье (23-е письмо из «Выбранных мест».

ПСС VIII, 415)

«Будьте не мертвые, а живые души Нет другой двери, кроме указанной Иисусом Христом, и всяк, прелазай иначе, есть тать и разбойник».

Завещание Гоголя (СС IX, 392)

[391] Настоящая статья, хотя и затрагивает немаловажные методологические и историко-культурные проблемы, но относится, строго говоря, все же к сфере литературоведения. Тем не менее она намеренно предложена журналу «Искусствознание» не только потому, что произведения Гоголя неоднократно иллюстрировались, подвергались инсценировке и экранизации, — мы касаемся неоднократно деталей, напрямую входящих в компетенцию искусствоведов. В одной из своих предсмертных работ Александр Викторович Михайлов — ученый, краткое знакомство с которым произвело на меня глубокое впечатление и во многом по инициативе которого была написана статья об эзотеризме эпохи Возрождения[1], —указывал на необходимость углубления междисциплинарного общения представителей гуманитарной науки. Имею в виду предисловие А.В.Михайлова к выполненному им переводу с немецкого интереснейшей статьи Фридриха Нивёнера о «Новой Атлантиде» Ф.Бэкона[2]. Питая со школьной скамьи любовь к произведениям Гоголя, а также много лет мучимый загадкой «Записок сумасшедшего», дерзаю — хотя и не будучи «гоголеведом» par excellence, но помня об особенном интересе почившего ученого к поиску новых путей осмысления и расширения контекста художественного произведения и одобрении им подобных исследований, — посвятить памяти А.В.Михайлова, написавшего некогда статью о Гоголе[3], этот несовершенный этюд.

 [392] Вряд ли кто будет спорить, что судьба Н.В.Гоголя каким-то удивительным, чтобы не сказать — чудесным и даже таинственным, образом соединена с судьбой России[4]. Может быть, поэтому художник, считавший себя писателем духовным, оставался и остается совершенно непонятым, точнее — искаженным благодаря долгим стараниям «литературной критики», начиная со статей В.Г.Белинского и А.И.Герцена и кончая официальным советским литературоведением и школьным «образованием». Только в самое последнее время усилиями В.А.Воропаева достаточно широкому кругу стали известны (зачастую впервые) многие тексты и факты из жизни Гоголя, свидетельствующие о духовном пути писателя. Тем не менее остается традиционным восприятие Гоголя как сатирика, а «Выбранных мест...» — как переломного момента, свидетельствующего о его творческом кризисе. Вопреки этому я считаю Гоголя не столько сатириком, сколько христианским духовным писателем, а его произведения 1830—1840-х годов (от «Арабесок» до «Выбранных мест») — удивительно цельными по авторской концепции и тесно связанными друг с другом. Это мнение, разделяемое в настоящее время, пожалуй, лишь немногими[5], конечно же, требует пояснений и доказательств. Представляя на суд читателей наше прочтение некоторых из т.н. «Петербургских повестей» («Записки сумасшедшего», «Нос» и «Шинель»), оговоримся, что при анализе «Носа» мы используем наблюдения Н.Ульянова[6] и Павла Евдокимова[7], «Шинели» — довольно долгую (уже сорокалетнюю) гоголеведческую тему сопоставления повести с рассказом о преп. Акакии из «Лествицы» преп. Иоанна Синайского[8], начатую статьей одного зарубежного ученого[9], но дополняя и развивая эти труды в соответствии с нашим видением гоголевского замысла. Названными работами (если учесть еще замечательное по глубине проникновения в авторский замысел «Мертвых душ» второе письмо архимандрита Феодора Бухарева[10] и известное сочинение Андрея Белого «Мастерство Гоголя», интересное анализом художественных приемов писателя) и ограничивается, по моему мнению, круг исследований, способных дать что-либо существенное для нашей темы[11]. Интерпретация «Записок сумасшедшего» — целиком наша.

* * *

«Записки сумасшедшего» — поистине гоголеведческий crux interpretatioпит. Лет десять назад, когда я изучал колоссальную библиографию работ о Гоголе, мне не удалось обнаружить не только ни одной сколько-нибудь удовлетво­рительной работы или статьи об этом произведении, но даже комментариев на многочисленные «темные места» повести. Не думаю, что за последнее время ситуация существенно изменилась. Признавая, что многие места остаются непонятными, я все же предложу свое понимание некоторых деталей и идеи произведения[12].