Гоголь

Из открытых окон вдруг резко пахнуло конюшней, свинофермой, свалкой бытовых отходов, всем сразу. Катя подняла окна и включила кондиционер. Холодный воздух сразу отрезвил – а ты куда, Катя, собралась-то? В Малиновку. А Фомин где? Не знаю, с утра не видела. Как же так? А вот так. Холоднее стало, а вот запах никуда не делся. Сладковатый дурман. От него спазм в горле и глаза слезятся. Или глаза от другого чего? Катя опустила окно и кондиционер тоже оставила…

…Малиновка сияла будто свежевымытая. Была она легкая, радостная, не то, что та зачуханная деревня, в которой Катя с Фоминым дом сняли. Улицы шире, одежды ярче, наличники наряднее. Большая площадь в центре, торговые прилавки, бабки зеленью торгуют и творогом, магазин, магазин, церковь. Стены беленые, золото блестит. Солнце, простор и люди. Вот такая Малиновка.

Катя, повязав платок, легко выпрыгнула из машины. Сандалии, один ремешок и тоненькая подошва, утонули в пыли. Катя поправила помятый сарафан. Черная татуировочная вязь на запястье сойдет за браслет, не кофту же с рукавами надевать в такую жару.

– Ишь, вырядилась, – послышался дребезжащий голос за спиной.

Катя оглянулась и никого не увидела. Не успела даже удивиться, как из-за машины вытянулась коричневая сухонькая ручка и тот же дребезжащий голос сказал:

– Дай, доченька, денежку, славь, славь, славь тебя Господь.

Катя заглянула за остов машины и увидела старушку, маленькую, как кошечка или девочка. Лицо изрыто морщинами, платок солидный, не по погоде. Глаза у старухи были мутные и влажные.

– Сейчас, – Катя дернулась за сумкой и тут же вспомнила, что сумку-то она и не взяла. Вообще не взяла, та так и осталась висеть на спинке стула в доме вместе с спрятанными в ней документами на машину и деньгами. Телефон вот взяла, не забыла, даже зарядила для важного разговора, а сумку не взяла.

Старушка ждала, руку не опускала.

– Вы знаете, я … – запнулась Катя. – Я вам привезу. Завтра привезу.

Старушка кулачок сжала и зашептала тихо под нос, как будто только для себя:

– Ведьма ты, ведьма, как есть… Гадина ползучая… Не будет тебе… Сама виновата… Сама… Не примет Господь… Заберет она все…

– Что, простите? – Катя даже нагнулась к маленькой старушке.

– Жадоба ты, – неожиданно ясно сказала та. – Мужик твой к другой бабе уйдет.

Старушка плюнула Кате под ноги, развернулась и бойко поскакала в ближайший магазин…

…В церкви было прохладно. Тихо. Спокойно. Сладко пахло расплавленным воском, ладаном и пылью. Людей немного. Из-за сен-лорановского нездешнего белого сарафана на Катю посматривали, но без особого интереса. А вот Богородица из темноты, сгустившейся по краям иконы глядела проникновенно, с сочувствием. В зрачках блестели огоньки от свечек, колышущиеся на слабом сквозняке. Вдруг Богородица полетела вверх. Вспорхнули разом огоньки свечей, как стая бабочек. Сотни, миллиарды бабочек.…

– Беременная? – на скамейке у церкви незнакомая женщина лила воду из бутылки на платок и прикладывала его к Катиному лбу. С платка по вискам и щекам стекали холодные ручейки. – Господи спаси и сохрани. Точно тебе говорю. Тошнит?

Катю сразу вырвало тут же у скамейки в пыльную траву. Женщина помогла ей добраться до машины и перекрестила напоследок. Катя посидела еще немного с открытой дверью. Спазмы тошноты и головокружение прекратились. Беременная? Я?! На миг привиделся черный провал в лесной глуши. Грубый шепот между веток. Ветер по полю. Остро блеснул и сразу погас солнечный луч от стекла проехавшего автомобиля. Автомобиль был новенький, красный. Тренькнуло на колокольне. Над головой раззявилась голубая бездна – хоть падай в нее…

Катя достала мобильный и позвонила Донцову. Донцов, как ждал, ответил сразу.

– Привет, – сказал Катя. Во рту у нее было кисло. Запах, пробравшийся в машину по дороге, опять вернулся. – Фомин тебе не звонил?

– А че ему мне звонить? – грубо ответил Донцов. – Че у вас случилось, Кать?

– А ты сам можешь ему позвонить?

– Так у вас же не берет. Вы че там? Поругались что ли? – Донцов тяжело вздохнул где-то далеко.

– Мне кажется, он мне изменяет.

Донцов снова тяжело вздохнул.

– Не сходи с ума. Ну реально, Кать, ему вообще по фигу на все эти… Я его даже в кабак вытащить не могу. Домосед твой Фомин. Подкаблучник.

– Он с хозяйкой спит. Я уверена! – От бессилия Катя почти перешла на крик. – Она крадет его у меня.

– Катя, Катя, Катя, там бабка старая, Катя, не дури, – голос у Донцова стал как у доктора. Спокойный, твердый и отстраненный.

– Она кровью лицо моет, – выпалила Катя.

Донцов сразу замолчал. Катя представила его мучения – и отключиться не может, и разговор этот ему не нравится. Может я на самом деле с ума схожу, подумала Катя. Тошнотворный воздух в машине сделался совсем невыносимым.