Гоголь

– Да сам я, – Фомин отмахнулся. Повернулся, прижимая к лицу мокрое полотенце. Бритва осталась лежать в раковине. В розовой водице плавали хлопья пены.

– Не знаю, что нашло. Никогда такой не брился. Дай, думаю попробую. Типа как в кино. А ты куда?

Катя надела поверх футболки порванную в лесу рубашку. Пуговиц не было, вырваны с мясом. Она связала концы рубашки в узел, чуть выше живота. Оглядела себя. Получилось неплохо. Вот только шорты коротковаты, наверное. Да ладно, деревня же.

– В магазин, – сказала она Фомину и намотав пакет на руку, толкнула входную дверь.

По Рябиновой надо было подниматься в горку. Улица почти все время была в тени. Прохладно, сыро, того и гляди лягушки начнут квакать. Справа и слева домики, но никого вокруг не было видно. Лишь в одном из дворов мелькнула широкий женский силуэт, да старая псина вытащила морду из-под соседних ворот – облаяла с хрипом.

Катя поднялась на пригорок. Тут уже солнце было летним, ласковым, кудрявые облака неслись к нему по небу, да все добежать не могли. Деревня сияла белыми пластиковыми окнами и свежей зеленой краской на крышах. Справа, в сторонке, высилась киношная церковь, а если налево – начиналась обычная житейская суета.

Где-то звучала музыка, стук, хруст дрели, протяжный вой пилы, тарахтел мотор. На табуретках, вдоль дороги в расчете на проезжающих вдруг городских стояли разноцветные банки с грибочками, огурчиками, помидорчиками, вареньицем, ровные снаряды кабачков, и рядом чуть поменьше горки огурцов. Большие эмалированные ведра с крышками.

Навстречу Кате проехал маленький велосипедист, раз в пять меньше велосипеда, и чтобы доставать до педалей, ему приходилось сильно наклоняться вниз и влево, а потом вниз и вправо. Мужик около старой машины, тронутой ржавчиной протирал руки промасленной тряпкой. Со вкусом осмотрел Катины голые ляжки. Только что не облизнулся…

В магазинчике было солнечно. Одновременно слепило со всех сторон и темнело в глазах. В углу манил чернотой распахнутый зев подсобки. Тетка-продавщица с прелым тестом вместо рук заорала прямо туда, в темноту и прохладу:

– Серега! Ну ты че там? Заснул?

Потом повернулась к Кате и спросила нагло:

– Ты чья? Чет я тебя не видала тут раньше.

Катя, придерживая руками расползающиеся упаковки спагетти и печенья от неожиданности вздрогнула:

– Дом сняли, с мужем.

– У кого? Почем? – ревниво допрашивала тетка. – Серега?! Ты че там встрял!

Катя ответила. В магазинчике вдруг стало ощутимо свежее. На солнце видимо наконец набрели облака, потому что все вокруг перестало сиять, поблекло и даже жужжащая муха влипла в висящую ловушку и замолчала. Зато из подсобки вышел Серега – мятый, с пузом, в сандалиях и носках, в кепке-бейсболке. Вышел, зевнул, равнодушно развернулся и снова пропал в темноте.

– Муж у тебя хороший?

Тетка на Катю не смотрела, а пялилась куда-то в бок, нажимая кнопки на миниатюрном терминале. Катя даже не поняла, что это она ее спрашивает. Хороший, вот такенский, уж не твой Сережа-то точно, захотелось ответить, но Катя просто кивнула.

Тетка вдруг перегнулась через прилавок, тестом расползлась, и тихой скороговоркой, при этом почему-то оглядываясь на темный пролом в стене, затарахтела:

– Ты его, девчуля, возле себя держи. А еще лучше ехала бы ты отсюда. И мужа своего увозила. Или переезжай, вон, в Малиновку, там и дом есть хороший, у свекрови моей, и магазинов там два, и речка…

– И церковь, – почему-то вспомнила Катя.

– Вот, – кивнула доверительно тетка, – заодно и в церковь сходите, от греха-то.

Дверь звякнула, в магазин вошел посетитель, и тетка, собрав свои телеса с прилавка, выпрямилась и как ни в чем не бывало отсчитала Кате сдачу.

Катя вышла из магазина в уличную жару.

Недалеко, на косой скамейки сидел мелкий местный пацан. Огромный велосипед валялся тут же в траве. Увидев Катю, пацан зло глянул из-под выгоревших ресниц и нарочито сплюнул в ее сторону тягучей струей.

***

Каждый вечер был как вечность.

На подоконнике стоял сухостой, пахло лекарством и сеном, за окном отмирал день.

Тьма постепенно наползала на улицу. Тени прятались под заборами, а иные посмелее, перебегали улицу от дома к дому. И ни одного человека. Улица Рябиновая – мертвое царство.

Катя отвернулась от окна. Фомин читал какой-то потрепанный томик.

– И как тебе наша хозяйка? – спросила его Катя.

– Кто?

– Ну хозяйка наша, которая дом нам сдала.

– А-а-а. Ну, норм.

– Ты думаешь она какая? Интересная?

Фомин отлип наконец от книжки и посмотрел на Катю.

– Сколько ей лет по-твоему?

– Не знаю, – Фомин пожал плечами, но смотрел теперь так словно пытался что-то разглядеть в Катином лице.

– Примерно?

– Да, не знаю я. Наверное… Да много ей. Фиг знает.

– Ты вот как думаешь, она старая или молодая? – продолжала настаивать Катя.

Тут Фомин действительно задумался, уперся отсутствующим взглядом в стену и начал пальцами теребить белую полоску пластыря на подбородке.

– Вспоминай, Фомин, мы когда приехали первый раз она вообще старухой мне показалась. Прям бабка какая-то. Баба Яга.

– Ну да.