Но здоровье Василия Афанасьевича не становилось лучше. А тут еще приходилось много сил тратить на дела родственника. Обширные владения Трощинского были запущены, управляющие и старосты обкрадывали и обманывали его, разоренные крепостные крестьяне толпами сбегали на юг, в Херсонщину и Крым. Пришлось приложить много труда, чтобы добиться какого-нибудь порядка. А «благодетель» считал, что обязательный родственник должен бескорыстно выполнять его поручения, благо может всегда рассчитывать на покровительство и поддержку, ежели в этом возникнет надобность.
Наконец Василию Афанасьевичу удалось наладить дела в Кибинцах, и он поспешил в Лубны, к тамошнему доктору Голованеву. «Письмо твое, друг мой, от 9-го марта получил я в Лубнах 14-го, — писал он Марии Ивановне, — на которое спешу отвечать тебе: 1-е, что Головачев оставил меня лечиться у себя — сие для нас будет весьма разорительно, но нечего делать — ужасные мои припадки заставили меня решиться остаться до праздника. 2-е, бога ради старайтесь собирать деньги, ибо мне здесь много надобно. 3-е, прикажи, чтобы всенепременно собраны были подушные деньги с людей по прошлогодней раскладке…5-е, коровам цену положил я по 40 ср., но в нужде можно будет уступить и дешевле немного…» Свое письмо Василий Афанасьевич подписал: «Твой верный друг и несчастный страдалец В. Яновский».
Марии Ивановне одной приходилось подготавливать все для ярмарки: говорить с приказчиком, следить, как строятся палатки и навесы, проверять качество горилки, осматривать волов и коров, предназначенных на продажу. В эти дни Никоша был предоставлен самому себе, с нетерпением ожидая ярмарки.
Несмотря на плохую погоду, на ярмарку привезли из Ромен вертеп. С гурьбою хлопчиков Никоша поспешил к площади, на которой уже стоял небольшой походный домик из досок и картона. Верхний этаж имел балюстраду, внизу же устроена была комнатка, в которой находился трон царя Ирода.
Вскоре началось и представление. Нарядно одетые деревянные куклы двигались, плясали и пели, совсем как люди, только движения их были слишком быстрыми и судорожными. Дивчины, молодицы, хлопцы, дядьки, старики и старухи сгрудились перед вертепом и затаив дыхание смотрели, как восточные цари идут к колыбели Христа, как ангелы славят его рождение. С ужасом следили они за царем Иродом, отдающим приказ истребить новорожденных младенцев. Первая часть представления заканчивалась появлением Смерти в виде скелета с косою — ею Смерть убивает Ирода. Малыши так пугались, что начинали громко реветь, когда она говорила:
Зато второе отделение вызвало бурный смех и всеобщее веселье. Здесь и старый дид с бабой, и солдат, и цыган с цыганкой, и поляк с полькой, и дьяк, и, наконец, запорожец с чертом. Черт оказался вертлявым, с острой мордочкой, длинными рогами и тонким хвостом с кисточкой на конце. Никоше он очень понравился, только показался жалким и забитым. Все эти смешные фигурки плясали, пели, дрались, ссорились и мирились.
Особенно восхитил Никошу запорожец. Он вышел в красном жупане, в широченных шароварах, с огромной кривой саблей и важно запел:
Потом появилась цыганка, и запорожец просил ее погадать ему. Она гадала и просила награды.
Той я кажу: не жалуй копиечки, да дай дви.
Скупой запорожец бил своей саблей цыганку, она с визгом убегала от него. Зрители были в восторге.
Тем временем ярмарка оживлялась. Опошнянские горшки, глечики, макитры, куманьки — желтые, коричневые, расписные, цветастые призывали покупателя, радовали глаз своими формами и красками. А там воз с решетиловскими смушками — серыми, черными, завивающимися ровной, упругой волной. Чумаки привезли астраханские селедки, сушеную рыбу — тарань. А тут рядом и ятка с горилкою — пей не хочу! Чумаки с дальней дороги уже пропивают заработанные гроши: «Лучше пропить, чем дегтю купить!» — смеется здоровенный усатый чумак, выпивая чарочку. «Пило б и ледаще, як бы було нащо!» — отвечает другой постарше. Тут же приходят музыканты со скрипкой и бубном, и начинается веселье. Усатый чумак сбрасывает с себя жупан и отплясывает козачка во всю силу: