Читаем Гоголь полностью

Круг его излюбленных писателей ограничивался Ломоносовым, Сумароковым и Херасковым. Он с восхищением только их разбирал и обильно цитировал. Никольский так громко декламировал тяжеловесные вирши «Россиады» Хераскова, что у дверей «музея» собирались воспитанники и преподаватели соседних классов, протестуя против нарушения тишины и спокойствия.

Парфений Иванович и сам не был чужд творчества. На одну из лекций он принес толстенную тетрадь и обратился к слушателям с торжественной речью:

— Друзья мои! В беседах наших постоянно обретаю моральную опору. Разрешите же предложить вам плод моих трудов — дидактическую поэму «Ум и Рок». Примите ее благосклонно!

Вслед за тем он развернул тетрадь и стал долго и монотонно читать, изредка отрывая глаза от тетради. Ученики тотчас занялись каждый своим делом, в классе с каждой секундой нарастал шум.

Но упоенный своим собственным творением учитель ничего не замечал. Он читал и читал, читал бы и дольше, если бы не прозвенел спасительный звонок…

Никольский требовал от учеников, чтобы они и сами пробовали перо. И однажды Гоголь принес и предложил вниманию учителя густо исписанный лист. Тот развернул и стал читать. Это были стихи, они профессору явно не нравились. Вот он поморщился, прервал чтение и стал брюзгливо их разбирать:

В те дни, когда мне были новыВсе впечатленья бытияИ взоры дев и шум дубровы,И ночью пенье соловья, —Когда возвышенные чувства,Свобода, слава и любовь,И вдохновенные искусстваТак сильно волновали кровь…

— Слабые стишки! Написано гладко, да смысла нет. Ода не ода, элегия не элегия, а черт знает что! При чем здесь «взоры дев»? Каких дев? Для молодого человека это ни к чему! А что значит «вдохновенные искусства»? Вдохновенными могут быть только сами поэты, а не искусства… Слабо написано. Вот здесь переменить надо. Не «взоры дев», а «бога взор», «свободу» тоже надо заменить на «ученье»: «Ученье, слава и любовь»… Нет, любовь тоже ни к чему. Лучше: «Ученье, слава и церковь…»

— Да ведь не «церковь», а «церковь», Парфений Иванович! Да и стихи-то не мои.

— А чьи же?

— Александра Пушкина сочинение. «Демон» называется. В альманахе «Мнемозина» напечатано. Я нарочно переписал, потому что ничем вам не угодить, а вы вот даже и Пушкина переделали!

— Ну, что ты понимаешь! — вспылил Никольский. — Да разве Пушкин-то безграмотно не может писать? Вот тебе явное доказательство. Вникни-ка, у кого лучше выходит?

Класс дружно расхохотался, а профессор, еще более нахмурившись, начертал в журнале против фамилии Гоголь-Яновский жирную двойку.

Иной характер имели лекции профессора немецкой словесности Зингера. Федор Осипович, вернее Фридрих Иосиф Зингер, учился за границей, много путешествовал и попал в Ригу в качестве секретаря датского посланника. Он остался в России и преподавал немецкий язык в частных домах до самого поступления в Нежинскую гимназию. Маленького роста, почти карлик, он обладал пылким и восторженным духом. Этот миниатюрный поклонник Шиллера, на лекциях проповедовал любовь к человечеству, увлекая гимназистов своей преданностью литературе.

Гимназисты восторженно читали и переводили «Дон Карлоса» Шиллера, стихи Гёте, Виланда и даже мудреного, заоблачного Жан-Поля Рихтера. Зингер имел собственную библиотеку и охотно давал из нее книжки гимназистам. В его маленькой квартирке постоянно толклись посетители. На лекциях Зингер нередко отклонялся от изложения вопросов литературы и переходил к политическим разговорам. Объясняя перевод из Канта о высоком и изящном, он тут же говорил ученикам, что мощи и кресты — это глупости и предрассудки. Один из учеников, А. Котляревский, встал с места и заявил профессору, что в России так нельзя говорить о религии. На это Зингер заметил, что он надеется иметь дело с благородными людьми.

Сведения о свободолюбии Зингера и о «выражениях, противных греко-российской церкви», непрерывно сообщались директору.

Особенно любили гимназисты профессора Белоусова, читавшего естественное право. Николай Григорьевич был еще молодым человеком. Он окончил курс философских наук в Киевской духовной академии, а затем изучал право и литературу в Харьковском университете. Орлай назначил его инспектором гимназии. Обширные знания, независимость взглядов, справедливость и доступность завоевали ему уважение и любовь гимназистов. На своих лекциях он высказывал передовые идеи и мысли, выступал с осуждением самодержавного деспотизма, знакомил слушателей со взглядами Руссо, Монтескье и других передовых мыслителей.

Белоусов, Зингер, профессор математики Шапалинский и профессор французской словесности Ландражин составляли живую душу гимназии. Через них проникали в отгороженное от жизни «закрытое» учебное заведение новые передовые идеи и идеалы.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии